В эту секунду до нас донесся гул толпы, сначала легкий шум, потом он начал нарастать, превратившись в зловещий рокот. Когда лестница задрожала, Бернар проявил небывалую расторопность, чтобы закрыть бронированную дверь студии. Задержит их минут на пять. Я выскочил на черную лестницу, попал в пустой дворик, оттуда на соседнюю улицу. Вдалеке я увидел, как толпа во главе с Батистом исчезает в здании. Человек рядом с ним бранился по-английски, вызывая в памяти незабываемые сцены из «Звездных войн». Больше часа я бегал по улицам, не зная, куда податься. От моей квартиры наверняка остались одни руины, мои друзья получили приказ стрелять на поражение, и я представил себе, как весь Париж бросился на поиски одного-единственного человека. До трех утра я бродил по улицам, весь в слезах, шарахаясь от каждого куста. Мне хотелось схорониться в четырех стенах, пока не кончится охота. В забытом богом углу я нашел убогий, уродливый отель.
Я сижу на грязной кровати. В полной тишине я созерцаю клочья обоев и разрисованный потолок. Я умылся, в раковине вокруг заплесневевшей пробки возятся тараканы. Вдруг за дверью слышится шум, это они, они меня нашли, пришли по мою душу, я всегда это знал, я готов. Страх снова скрутил мне внутренности, я всхлипываю совсем по-детски, но быстро беру себя в руки, мне стыдно за свой страх. Однако шум негромкий. Странный звук, похожий на приглушенные удары. Он медленно затихает. Я глубоко вздыхаю и пытаюсь успокоиться. Ложусь на кровать. Перед закрытыми глазами, сменяя друг друга, проносятся разные картинки. Я где-то далеко, в незнакомой стране, там, где жара и бедность подчиняют себе улицы и людей.
Я вижу.
Я вижу человека. Серые скулы, покорный взгляд, сидит на земле рядом с щербатым унитазом, колени прижаты к груди. Его жесты слишком медленны. Он тощ как скелет. Борода закрывает пол-лица. Сколько бы он ни жил, его глаза никогда больше не засмеются. По коридору грохочут сапоги, он прислушивается. Они проходят ровно двадцать один раз в день. Он может даже определять по ним время. Каждый раз сапоги делают сорок или сорок пять шагов. Слышится звяканье ключей, открывается несколько замков, каждый раз разные. Сегодня шаги удаляются, он вздыхает с облегчением. Он молча ждет, когда кто-нибудь придет и откроет эту дверь раз и навсегда. Иногда он молится о том, чтобы это наконец случилось. Он ждет уже так давно, что почти забыл, что здесь делает. Он не бросил бомбу в королевский дворец, не поднял восстание. Он только сказал «нет», когда все говорили «да». Это была не смелость, просто так было нужно, вот и все. И вот он оказался здесь. Тысячи, может быть, миллионы людей за океаном узнают об этом. Но он больше на них не рассчитывал.
Я хотел заснуть, чтобы избавиться от взгляда этого человека. Полные грусти глаза будут сниться мне до конца дней. Среди ночи я почувствовал, насколько мы с ним близки. Настолько близки, что мне показалось, что я слышу, как он плачет.
Открыв глаза, я вернулся в свою убогую комнату и понял, что кто-то действительно плачет, настоящими слезами, в нескольких метрах от меня. Я постучал по перегородке, но никто не отозвался.
Хныканье, жалобы, плач…
Эта печаль показалась мне неуместной, нелепой, преувеличенной, просто смешной по сравнению со всеми страданиями мира. В любом случае меня это не касалось, я ничем не мог ему помочь. Никак.
А секундой позже мне пришла в голову совершенно противоположная мысль. Я подумал о том, что не бывает напрасных стараний, что даже самое малое усилие может подтолкнуть судьбу и вернуть надежду. Я постучался в соседнюю комнату, и снова никто мне не ответил. Заскрипел стол. Я открыл дверь.
Ему было не больше двадцати пяти. Стоя на столе, он причудливо изогнулся, чтобы не стукнуться головой о потолок. Жалко было видеть, как он барахтался, пытаясь обернуть веревку вокруг шеи, не переставая плакать.
— Вы собираетесь повеситься на этой лампочке? Такой большой мальчик?
Ему было стыдно, что его застукали, и он зарыдал еще пуще.
— Каковы бы ни были ваши страдания, потом вы пожалеете, что отбили себе задницу.
Через несколько минут он уже сидел на кровати, я — на стуле, напротив него. Я думал, что самое трудное уже позади. Он начал свой рассказ — на блестящем французском, но с легким испанским акцентом.
— У меня был очень тяжелый день, — сказал он.
— Ах вот как…
— Моя жизнь загублена. Мой отец извел меня, чтобы я вернулся домой, а об этом не может быть и речи. Хотя отец при смерти, он все еще богат и могуществен. Он на все способен, только бы я вернулся. Он послал меня сюда учиться, а теперь я не смогу жить нигде больше. Я встретил девушку. Он и слышать об этом не хочет, говорит, что у меня есть определенные обязательства, что он устроит мне королевскую свадьбу с женщиной из нашей страны. Я хочу умереть!