— Позвони Лысой, — сказал Толстый и протянул ему телефон.
[Набрал номер.]
— Что-нибудь случилось? — спросил.
— Нет. Хороший свет. Приехали фотографировать картину. Я возьму Пса и пойду часа на три-четыре домой. Вернешься, как говорил?
— Да.
— Жду с ужином.
[У Лысой была одна картина. Огромная. Шесть на три. Зал кафе. Зеркала. Почти пусто. На одном из стульев сидит собака, на заднем плане — спина женщины в желтом платье. Она размашистым шагом направляется к двери, ведущей в подсобку. В правой руке — большая черная кожаная сумка. Из собачьей пасти вылетает облачко пара. Художник поместил в нем надпись — название картины:
УВОЛЕННАЯ С РАБОТЫ ОФИЦИАНТКА НАВЕЩАЕТ ПОДРУГ В ПОДСОБКЕ КАФЕ «ЛЮБИТЕЛЬСКОЕ»
Многие музеи и галереи хотели купить картину. Лысая упорно отказывалась. Несколько раз соглашалась дать картину напрокат, о чем свидетельствовали многочисленные штемпели на оборотной стороне холста. Штемпели галерей и музеев со всего мира. Документация путешествий и экспозиций.
Вернул телефон Толстому.]
— Заканчиваешь?
— Да.
— Почему рельсы искажают перспективу? Почему чем дальше, тем они шире?
— Не знаю. Сам только что заметил. Тебе нравится?
— Очень. А тебе, Дед?
— Тоже. Хочется пойти. Как возвращаешься?
— Этим, в пять тридцать.
— Поешь?
— Нет. Лысая ждет с ужином. Толстый, попрощайся за меня с Витеком и Инженером. Ты когда за ними поедешь?
— Скоро. Через час. Около пяти.
— Уже четыре.
— Почти.
— Я собираюсь.
— Спокойно. До станции идти четыре минуты.
— Ты меня знаешь.
— Верно. Знаю.
— Ну, пока, Толстый.
— Пока. Жаль, что не мог посидеть с вами вечером. Они ведь могли заказать картину по телефону. Кланяйся Лысой.
— Проводишь, Дед?
— Нет. Надо починить водонагреватель в столовой.
— Тогда пока, Дед.
— Пока. Привет Лысой. И Псу. Я приеду в воскресенье в костел. Загляну.
— Костел закрыт. Но ты приезжай.
— Как это — закрыт?
— Я на днях туда заходил. На лесах суетились маляры в белых комбинезонах. Мастер сидел в исповедальне, курил сигарету. «Эй, Малыш, блядь, не брызгайся», — крикнул. «А ты не матерись в храме», — огрызнулся Малыш. «Да он же не работает, дароносицы нету, красная лампочка не горит», — буркнул шеф и стряхнул пепел в спичечный коробок — оттуда вырвался огонь и дым. «Етить твою мать», — завопил он, подбежал к ведру, сунул в него обожженную руку. «Это краска!» — «Ну и что, зато холодная». — «Боженька покарал». — «В этом костеле боженьки нету». — «Как так?» — «Отпуск, каникулы, ремонт». — «Ты что несешь?» — «То, что слышишь. Гляди, лампочка не светит, боженька уехал, взял рюкзак, палатку и поплыл на байдарке, ему тоже отдохнуть надо». Мастер вынул из ведра белую руку, погрозил лесам и вернулся в исповедальню.
— А, ремонт. Не приеду. Поеду в восьмую деревню.
— Жаль.
— И мне жаль. Ну бывай.
— Бывай.
[Забрал из столовой рюкзак. Неторопливо пошел по направлению к станции. Сел на зеленую скамейку. Вспомнился отрывок из книги, которую читал еще в предыдущем доме.]
[…]Затем, подстегиваемый жаждой приключений, он отправился на прогулку, дорога повела его через поля, леса, луга, деревушки, города, реки, моря, все время под дивным небом. И полям, лугам, дорогам, лесам, городам и рекам поэт постоянно повторял: «Ребята, вы у меня в голове. Но не вздумайте теперь вообразить, будто производите на меня хоть какое-то впечатление». Вернулся домой, не переставая посмеиваться в душе: все это у меня в голове, в голове — все по порядку. […]
[Тишина, одни только птицы. Закурил; «ребята, вы у меня в голове», — подумал и усмехнулся.
Поезд приехал минута в минуту. Садясь в вагон, посторонился, чтобы пропустить старика с рюкзаком. Прошел в коридор, открыл первое же окно. Старик спрыгнул с перрона и быстрым шагом направился в сторону гор.