— Сколько положить?
— До хуя.
[Витек покрутил пальцем у виска. Третья женщина:]
— Посчитайте за эти две, — сказала и поставила на прилавок бутылки кока-колы. Большую и среднюю.
[Вышла.]
— Подменяю жену. Слыхал?
— Да. А дети?
— У бабушки. Приятный свежий денек, в горах шел дождь. О, Толстый идет. Садись, Толстый. Пиво?
— Сотню с собой. И тридцать минералки без газа. Быстро. Загораживаю пути.
— Счет на компанию?
— Никакого счета. Мне лично.
— По какому поводу? Свадьба?
— Отпуск. Еду на месяц в Сибирь.
— Когда?
— Сейчас. Сию минуту. Транссибирская магистраль.
— Почему туда?
— Потому что я оттуда. Дед с бабкой, родители, жена, детишки.
— Не говорил.
— Никто не спрашивал. Работы нет. Поэтому я здесь. У вас лучше. У нас лучше. Я ведь поляк. Чистокровный.
— Будешь рисовать?
— Самую малость. У меня дома триста картин.
— Железную дорогу?
— Только. Давай, Витек. Десять минут. Мачек, я видел Пса. Не боишься, что выскочит на рельсы?
— Нет. Один он никогда не выскакивает.
— Сам знаешь.
— Знаю, знаю, постоянно натыкаюсь на убитых собак. Интересно. Только сейчас пришло в голову. Пожалуй, я никого не видел убитой кошки.
— Кошка не погибнет, кошка идет по рельсу. Убитые кошки — редкость. Когда идут, чувствуют лапками дрожь от приближающегося поезда.
— И сходят?
— Вот именно. Поможете?
[Витек закрыл магазин. Нагрузившись, вышли. Поезд Толстого, вернее, только моторный вагон стоял на насыпи магистрали. Через заднюю дверь внесли бутылки в квартиру. Компьютеры, датчики и измерительные приборы исчезли, зато внутри почти все было заставлено подрамниками. «А говорил, что будет мало рисовать», — подумал. Обнялись.]
— Приятный свежий денек, в горах шел дождь, — сказал Толстый.
[Захлопнул дверь, перешел в кабину и через минуту отъехал. Вернулись в магазин. Купил картошку, пахту и грудинку. Почти постную. Выходя, обогнул молодого человека в обтягивающем комбинезоне яхтсмена. Босого. Он говорил по телефону.]
— Aš esu Lenkijoje, — кричал. — Пиво, — обратился к Витеку, заслоняя микрофон.
[Пса перед калиткой не было. Спал в кухне на кресле. Понятно — его впустил почтальон. На столе лежала посылка. Серая бумага, широкая коричневая клейколента. Книги. Снял рюкзак. Вынул покупки.
Телефон.]
— Был почтальон. Впустил Пса.
— Спасибо.
[На принтере сообщение. От Злющего.]
Покупаю. Потрясающе. То, что надо. Через неделю снимаем видеоклип. Будешь участвовать. Подробности по телефону или мейлом. Едрить твою.
[Распаковал посылку. Четыре. «Вареники с вишнями», «Корни на Тополиной улице», «Женщина с одной ямочкой», «Последний такой кебаб». Романы. Захотелось есть. Натер картошку на подходящей, мелкой терке. Добавил что нужно и сколько нужно. Достал две сковородки. На одной жарил картофельные оладьи, на другой — грудинку. Четырнадцать драников, семь ломтиков. Семь круглых (ну, почти) бутербродов: два драника и между ними ломтик скворчащего мяса. Соль. Перец. Пахта. Пес встал на задние лапы. Учуял. Что-то говорил. Топтался на месте. Подлизывался. Не зря. Через окно врывался прохладный воздух. Кофе, сигареты. До двух сидел перед монитором. Выключил телефон, принтер молчал. Прибавилось несколько страниц. Пес спал на кресле, прикрытый одеяльцем. Сытый. Уже на краю сна услышал пролетающий низко над домом вертолет.]
6. Рыба поплыл
[Проснулся оттого, что его дернули за руку. В кухне горел свет. На краю дивана сидела Лысая. Совершенно лысая.]
— Рыба поплыл. Я звонила ночью.
— Я выключил телефон. Погаси. Который час?
— Я так и подумала. Начало пятого. Я уже была на пляже. Приехала Юстина.
— Когда поплыл? Ты постриглась.
— Перед Албанией. В полночь.
— Как ты узнала?
— Он сам сказал. Позвонил около одиннадцати. Задал один вопрос: «Лысая, как думаешь, можно сказать: нет шансов, воспользуйся этим?»
— И что ты ответила?
— Можно. Потом буркнул: «мать твою за ногу, аминь, отплываю» — и положил трубку. Вставай, пошли в бар на пляже.
— Спокойно. Зося приезжает. Я должен подождать.
— Ладно. Пойду к Янеку. Вернусь и позавтракаем. Подожду с тобой. Возьму Пса.
[Подошел к принтеру и прочитал сообщение, отправленное в два тридцать:]
Он крепкий мужик.