— Пошли, — крикнула она, втягивая Бетти в вагон и так сильно притиснув ее руку к дверце, что та закричала.
— Моя Брэт! — взвизгнула Бетти, когда двери захлопнулись.
Рут обернулась и увидела, что уродливая пластиковая кукла падает под поезд.
— Они убьют мою Брэт, — заныла Бетти, когда поезд тронулся.
— Не переживай, детка, я куплю тебе другую, — сказала Рут, втайне довольная, потому что эти куклы могут сами по себе выработать у женщины комплексы, хотя она была уверена, что читала, будто они — самые лучшие игрушки. В сравнении с ними Барби и Синди похожи на монашек. У них такие нелепо провокационные формы, какие мог придумать только законченный фетишист. А их физиономии — убедительная реклама пластической хирургии, не говоря уже об одежде, которая заставила бы покраснеть уличную потаскуху. В один прекрасный день она соберется с духом и объяснит Бетти, почему иметь такие игрушки не умно и не круто, что женщина — это не только ее внешний вид… Черт, под этот непрерывный истерический вой Бетти просто невозможно нормально думать.
Кристиан понимал, что Тоби прав насчет Сары, но он также знал, что элементарно не мог отказаться встретиться с ней во время ленча. В итальянский ресторан в нескольких кварталах от офиса он пришел первым и выбрал столик в глубине зала. Столик был слишком маленьким и интимным, накрытый клеенкой в красно-белую клетку и с обязательной корзинкой с хлебными палочками посредине. Рут бы посмеялась над фотографией папы Римского в рамке, висевшей над входом в туалеты; он даже представил, как бы она сказала, что это не улучшает аппетит.
Сара опоздала на позволительные десять минут, но выглядела смущенной и суетливой. Она отвернулась, усевшись напротив него, и он разглядел, что она сильно похудела и выглядела почти как одна из этих манекенщиц из журнала Рут. Сегодня на ней были черные брюки и черная водолазка, вокруг шеи шарф с леопардовым рисунком. Ее когда-то блондинистые волосы спадали до плеч. Минимум косметики, только глаза чуть подкрашены. Он понимал, что это неправильно — находить ее такой привлекательной.
— Извини, что я позвонила, — сразу же начала она. — Это было ни к чему.
— Нет, все нормально, ты правильно сделала. — Кристиан показал официанту на бутылку вина, которую выбрал, так как вряд ли ему удастся обойтись без алкоголя.
Он увидел, что Сара нервничает, то и дело поправляет свой шарф, и заметил, как от шеи к подбородку поднимается краснота, подобно буйному плющу.
— Итак, — сказала она, ломая хлебную палочку, но не поднося ее ко рту, — новая работа?
— Угу. Я там уже почти два года работаю.
— Все в порядке?
— Ну, знаешь, насколько это возможно.
— Но у тебя всегда все получалось.
Кристиан попытался услышать нотку сарказма в ее голосе, но не сумел. Он кивнул, понимая, что должен вернуть мяч, подобно некоему полупрофессиональному теннисисту.
— А как у тебя, чем ты все это время занималась?
— Ну, я в основном жила в Австралии. — Она опустила глаза и раскрошила еще кусок хлеба.
Принесли вино, и Кристиан наполнил бокалы.
— Австралия. Вау. — Ему хотелось уйти. Он всегда ненавидел людей, которые отправлялись в Австралию за чем-либо, кроме отдыха.
— Да, это было чудесно. — Он видел, что она хочет что-то сказать, и позволил молчанию затянуться. Сара то и дело заправляла волосы за уши. — После, ну, ты знаешь, выкидыша, я вернулась к маме и папе на некоторое время, а потом подумала, а пошло оно все, села в самолет и оказалась в Сиднее. Там я кой-кого встретила и задержалась на два года.
Кристиану понравилось это «кой-кого»: было бы глупо думать, что она все это время страдала по нему.
— Чудесно. Ты работала?
— Только в баре и вроде того. Там легче прожить.
Сара продолжала болтать насчет погоды, жизненного уровня и пляжей. Все это Кристиан слышал бесчисленное количество раз. Казалось невероятным, что он едва не бросил Рут ради этой женщины. Тут уж как фишка ляжет. Он мог бы прожить всю жизнь с Сарой, их ребенку было бы уже больше двух лет. Наверное, жили бы они в крошечной квартирке, потому что ему пришлось бы отдавать большую часть денег Рут, которая будет ненавидеть его на законных основаниях. Она может даже встретить кого-нибудь другого, а он останется одиноким и измотанным, потому что наверняка большинство их друзей и родственников примут ее сторону. Его двое детей останутся почти незнакомцами для него, с одним он даже и не жил никогда, и в эти ужасные дни свиданий придется водить их в зоопарк, где им всем будет хотеться расплакаться. А потом, когда Бетти вырастет, она будет говорить своим будущим бойфрендам, что не доверяет мужчинам, потому что ее папа, когда ей было три года, заделал одной женщине ребенка и бросил ее мать, предоставив растить ее и Хэла в одиночку.
И с Сарой тоже ничего не будет по-другому. Он видел это так же ясно, как то, что солнце светит в зал через окно. Они бы провели последние два года в ссорах, чья очередь выносить мусор, или почему он смотрит так много футбола, или кто из них больше устал. Печально сознавать, что никто не уникален, и с кем ты остаешься, больше зависит от обстоятельств, чем от намерения. Ему ужасно хотелось оказаться дома, сидеть на одном из неудобных диванов, покупкой которых он всегда дразнил Рут — с ее точки зрения, они хорошо выглядели, — смотреть, как дерутся Бетти и Хэл, переглядываться с Рут и на крошечную секунду решить, что у них полное согласие.
— Ну и кто у тебя?
Кристиан почти не обращал внимания на то, что говорит Сара. Его паста была прекрасной, но ее было слишком много на небольшой тарелке, от чего она казалась липкой, хотя на самом деле была великолепно приготовлена.
— Прости, ты о чем?
— Мальчик или девочка?
Вопрос был неприятным, и Кристиан представить не мог, зачем ей понадобилось это знать.
— А… да. Извини. Мальчик.
— Мальчик и девочка. Замечательно. — На этот раз сарказм был явным. Ему что, извиниться? Рассказать обо всем, что произошло? Она этого ждет? Он чувствовал себя усталым, все казалось бессмысленным, ничего нельзя изменить, но, может быть, ей просто необходимо выговориться? Но Сара, похоже, передумала, потому что улыбнулась:
— Прости. Я за тебя рада.
Кристиан было прикинул, не стоит ли рассказать ей, что Бетти все еще постоянно просыпается ночью или что Хэл не съел ни одного кусочка пищи, несмотря на то что ему третий год, и существует на двадцати бутылочках молока в день. В среднем. Но это показалось ему слишком большим предательством по отношению к семье, как будто его сидения здесь с Сарой было недостаточно.
— Вообще-то, — сказал он, глядя на часы, — понимаешь, у меня совещание в три. Очень было приятно тебя видеть.
— Да, разумеется.
Уходить было неловко. Ни один не знал, как закончить встречу. Когда они прощались, Кристиан заметил в канаве голубя со сломанной лапой, который выглядел таким несчастным, что захотелось найти кирпич и покончить с его мучениями. Серые перья растрепаны, на спине — плешина, другие голуби, по-видимому, его бросили. Он наблюдал, как уверенно уходит Сара, и надеялся, что она покидает его жизнь навсегда.
По дороге в офис Кристиан проверил телефон и выяснил, что пропустил три звонка от Рут. Страшно подумать, что что-то плохое могло случиться с его семьей, пока он сидел за этим ужасным ленчем со своей бывшей любовницей. Он сразу же перезвонил Рут, она ответила после второго звонка.
— Рут. Что случилось?
Ее голос сорвался, стоило ей его услышать:
— Господи, какой кошмар. Я сто лет пытаюсь до тебя дозвониться.
— Какой кошмар? — Паника поднималась к горлу, как рвота, он уже представил себе самые жуткие картины того, что могло произойти с его детьми; с каждым ударом сердца эти картины становились все страшнее.
— Диетолог.
Он расслабился:
— Да, конечно, и что он сказал?
— Я сейчас не могу говорить. Понимаешь, маленькие ушки на макушке и все такое. — Ее голос дрогнул, он практически видел, как она пытается овладеть собой ради детей. Ей часто приходилось этим заниматься, когда Хэл был еще совсем маленьким. — Я жалею, что туда пошла. Весь день был настоящей катастрофой. Не думаю, что я смогу повторить.