– Не разувайтесь, – скомандовал Максим, глядя в дисплей смартфона, уже гулявшего в его руках.
«Сейчас будет звонить своей драгоценной, отчитываться», – раздраженно подумала Тоня.
– Алло, котеночек! Кариночка! – из холодного тембра его голос превратился в источник любви и заботы, и Тоня уже готовилась завидовать котеночку, как вдруг прозвучало: – Прости меня, доченька! Я не виноват, что все так вышло! Я ехал к тебе. Да, уже ехал. Но очень сильный снег, ты видела? И я застрял в дороге! Да, прямо в снегу. Нет-нет, все нормально. Машину пока не могу вытащить. Да, в лесу, за городом… У нас здесь.
Поймав на себе завороженный взгляд Тони, Максим смутился и перешел в другую комнату, оставив гостью в вестибюле.
Она присела на стул у входа. Появилась минута, чтобы рассмотреть дом. Небольшая прихожая переходила в кухню. Стены, пол, мебель – все отделано под дерево. Полы застланы высокими ворсистыми паласами бурого цвета.
В целом здесь оказалось весьма уютно. И атмосфера волшебства в этом коттедже все же чувствовалась.
Вопреки его приказу, Тоня все же попыталась снять с разболевшейся ноги обувь. Своим вниманием она погрузилась в разговор, обрывками доносящийся из соседней комнаты.
Затем его голос перешел на спокойный тембр, когда Максим, вероятнее всего, объяснялся с Кириллом. В тот момент Тоня настырно продолжала со слезами на глазах срывать с себя сапог. Господи, неужели это перелом? Почему нога так отекла? В жизни ничего подобного не было! И надо было оказаться в лесу, чтобы травмировать себе конечности! Расстроенная и уставшая, она обмякла на стуле, уныло закрыв лицо руками.
– Я испортил своему ребенку Рождество, – послышался печальный тон со стороны. – Что за напасть? День рождения, Новый год, а теперь еще и Рождество. Последний шанс стать нормальным отцом.
– Не хайте себя, – всхлипнула Тоня. Всхлипывала она исключительно из-за своей боли, но это привлекло внимание отчаявшегося Максима. – Вы ведь не виноваты.
– Тоня, простите меня, – спохватился тот. – Я совершенно забыл про вас.
Присев на пол у ее ног, он принялся стягивать с нее обувь. Удивительно, но боль отступала, когда этот мужчина оказывался рядом. Или Тоня просто забывала о ней, когда находилась в такой близости от него.
Невероятная бережливость, с которой он сейчас помогал, целиком и полностью покорила Антонину. И почему только он изначально казался букой, а она вела себя, как грубиянка?
И еще, интересный факт: её предыдущий кавалер был манерен и обходителен до умопомрачения, но в нем отсутствовала подобная чуткость.
– Скорее всего, чуть вывихнули, – обеспокоено произнес Максим, прощупывая припухшую лодыжку. – Я надеялся, что вы отделаетесь кратковременной болью.
– Возможно, сыграла роль нагрузка. Еще и узкий сапог… Не знаю, как вы умудрились его снять, – едва не плача, причитала она.
– Я вообще не стал бы называть это сапогом. Это какой-то кожаный носок на каблуке. И это, кстати, сыграло ключевую роль…
Тоня тихо рассмеялась, но тут же глубоко вздохнула.
– Давайте договоримся не распускать нюни, – строго попросил Максим, продолжая сидеть у ее ног. – Иначе я тоже сейчас завою.
– Простите… – тихо всхлипнула она. – День какой-то не мой.
И здесь он одарил ее взглядом, полным негодования: «А у меня что, лучше?»
Да-да, она все понимала. Нечего дуться на человека, когда находишься с ним на одной волне.
Поднявшись, Максим на мгновенье застыл, рассматривая свою гостью. И пусть кашемировая шаль съехала с головы и выбившиеся каштановые волосы немного взмокли, ее этническая внешность просто требовала присутствия художника. То ли дело обстояло в выразительных зеленых глазах, то ли в разрумяненных на морозе щеках, но Максим не мог оставить этот факт без внимания.
– Вы похожи на русскую красавицу, – улыбнулся он, собственноручно снимая с неё платок, расшитый в этностиле. – Очень импонируете моей домашней обстановке.
Милый жест. Казалось, он просто не удержался от желания продолжить за ней ухаживания. Но вместо того, чтобы этому умилиться, Тоня невольно съязвила:
– О, как радует вписываться в ваш интерьер!
– Зачем паясничаете? – изумился он. – Я ведь искренне! Без попыток вас обидеть.
– Простите, – вздохнула она. – Это самооборона, которую я принимаю из-за привычки ждать подвоха. Я, наверное, стала невежей. Опыт общения с мужчинами напрочь лишил меня умения быть добродушной.
– Вместо этого вы готовитесь к бою, – будто с пониманием кивнул он.