Мне удалось проверить черепаху у нее дома, а также у ее бывшего мужа, это не составило труда. Но главное — другое.
Ильич подошел к маме и торжественно поцеловал ей руку.
— Главное — я встретил свою настоящую любовь. Может быть, поздновато, но… Аня — это дочка Тони, ее копия, ее плоть и кровь, но в ней нет гордости и безжалостности Снежной Королевы. Она милая, добрая и доверчивая. И она моя.
Мама опустила сияющие глаза. Слава богу, я не хотела, чтобы она заметила тревогу и боль на моем лице. Ведь ее опять, как в случае с писателем, сделали заменой, заместительницей другой женщины, пусть даже самой для нее близкой. А может, это действительно не имеет значения? Главное, она счастлива…
Между тем Владимир Ильич поднял черепаху на ладони, перевернул ее кверху брюшком и сделал какое-то неуловимое движение, как будто брал гитарный аккорд. Невидимая прежде пластинка на животе у Донателло повернулась. Алена не выдержала и тихо охнула. Мы с мамой, наоборот, боялись вздохнуть.
Ильич ловко просунул пальцы в образовавшуюся щель. И действительно вытащил свернутый бумажный квадратик.
Мама подалась вперед. Вождь мирового пролетариата предостерегающе поднял руку, и она отступила. Я обняла ее.
— Здесь написано: «Кате», — разочарованно сказал Владимир Ильич, отодвигая бумажку от дальнозорких глаз.
Его рука совершила сложное круговое движение — он как будто собирался протянуть листок мне, но в последний момент не смог с ним расстаться.
— Да, Кате, — повторил он. — Это Тонин почерк.
— Вы можете открыть, — сказала я.
— Да нет, зачем же. Это вам.
В самом деле — если письмо адресовано мне, то вряд ли там сообщается что-то важное для Владимира Ильича.
Листок наконец попал ко мне в руки. Он был сложен вчетверо, и, когда я начала его разворачивать, мама отодвинулась, не желая подглядывать.
— Катя, может, ты прочитаешь потом, одна? — выдохнула она мне в затылок.
Поздно, я уже прочитала. Показала маме, а потом Владимиру Ильичу. Мы уставились друг на друга, а Алена — на нас.
— И все? — спросила мама.
Владимир Ильич взял у меня бумажку и повертел ее. Это было все.
— Во всяком случае, похоже на Тоню, — пробормотал он.
Мама неуверенно усмехнулась.
— Да. Значит тайны остались? — спросила она.
— Тайны остались, — согласился Ильич. Он выглядел слегка попритухшим, морозный румянец сполз со щек, кураж прошел, и было видно, что ему, несмотря на бодрость, уже хорошо за шестьдесят. — Я был слишком наивен, рассчитывая, что Тоня их раскроет даже через столько лет. Не расстраивайся, Аня. Если хочешь, мы найдем твою маму. Все равно найдем. Ну что ж. Очень приятно было познакомиться, Катюша. Надеюсь, мы теперь будем видеться часто.
А я ведь чуть не забыла!
— Кстати, насчет видеться. Мы с вами приглашены на Новый год к папе и Зине, — выпалила я.
Момент оказался подходящим. Ошеломленные ускользнувшей тайной, мама и Владимир Ильич не нашли сил спорить.
— На Новый год? Что ж, прекрасно. Мы придем. Правда, Аня?
Похоже, в этом дуэте маме остается только кивать и улыбаться.
— Приходите обязательно. И ты, Алена.
— Я? — переспросила Алена, не веря, что ее выделили из ряда экспонатов магазина.
— Да. Папа хочет, чтобы собрались все наши близкие и друзья. Если у тебя нет других планов…
Алена помотала головой, и глаза ее подозрительно блеснули. Откуда у нее другие планы! Весь круг ее общения прежде составляли поклонники Аюрведы из клуба. Кто-то из них и подсадил мою продавщицу на «колеса» под видом ведического средства, очищающего кровь. Знала она этого человека или нет, но в клуб ей дорога была заказана, хотя торговцы фальшивым гренимом сбежали из Москвы. А новых знакомых Алена после клиники не завела и в свои редкие выходные сидела дома, в крошечной комнатушке, снимаемой у ворчливой бабки. Там бы она, наверное, и встречала Новый год, если бы Зина не пожелала видеть моих близких и друзей. А кто мне ближе, чем девушка, которая чуть не продала и не украла черепаху с бабушкиным письмом.
Нюшу я, конечно, тоже приглашу. Но балаболка Нюша наверняка предпочтет праздновать в каком-нибудь кислотном клубе или на квартире у того счастливца, чьи родители отправятся в гости до утра. В прошлом году на такой новогодней пьянке Нюша — наконец-то, в восемнадцать лет, вот стыд — потеряла невинность, о чем сразу же радостно мне сообщила.
И раз Зинке так приспичило, то я позову Лизу и Ирку, если Ирка не окажется в Непале или Хасавьюрте. А также Славика Черепанова — он и мой приятель, и мамин, и к тому же племянник вождя. Ну и продюсера Брянского. Не захочет — пусть откажется.