Артём Черников
Всё как у людей
Иллюстрация: Артем Черников. Остальные рисунки: Анастасия Збуцкая
Глава первая. Митинг
— Парни, — сказал Костя, — если нужен еще коньяк, я сгоняю.
— Это было бы, — говорю, — по меньшей мере великолепно. Только бери сразу две, а то, сам понимаешь.
— Понимаю, — говорит, — как не понять.
Я стоял на скользком грязном холмике, силясь удержать равновесие, и тщетно вслушивался в речи митингующих. Мне было холодно. Вот, думал я, хорошо, что у Швецова сегодня такое бодрое настроение. А то коньяка хочется всем, а пробраться через оцепление и два забора может далеко не каждый. Здесь нужен особый «заряд».
Костя — музыкант. Работает вместе с Петей Наличем. Когда-то он, как и я, учился в МАРХИ. Но, как шутил, будучи студентом этого же вуза мой отец (ныне политический аналитик), МАРХИ ежегодно выпускает сто музыкантов, сорок композиторов, тридцать художников, двадцать скульпторов, пятнадцать писателей, десяток архитекторов широкого профиля и одного инженера по холодильным установкам. Я и мой брат Илья попали в «десятку» архитекторов, Косте же удалось избежать железобетонного гнета этой профессии.
Костя посчитал деньги и растворился в толпе. Илья с Германом затеяли какой-то бессмысленный политический спор. Я ощущал, как тоска и неловкость, вызванные моим присутствием на этом митинге, сменяются покоем и легкой радостью. Видимо, начинала действовать первая выпитая нами бутылка коньяка. Люди вокруг время от времени начинали что-то скандировать. То ли «Путин вор!», то ли «Путин вон!», а может быть, и всё сразу. Послышались призывы к России стать, наконец, свободной. От подобных лозунгов мое настроение стало ухудшаться. Я никогда не был сторонником массовых сборищ, тем более политического толка. За что бы люди ни вздумали бороться, но когда все как один в экстазе… это чем-то похоже на групповой секс, причем, если судить по количеству собравшихся, промышленных масштабов.
— Вот т-ты, Илюх, — говорил Герман, слегка заикаясь, — за-ачем сюда пришел?
— Выразить свой протест, естественно.
— И как ты н-намерен это сделать?
— Ну как? Постоять тут, выпить с тобой коньяка и пойти домой. Мне с собакой еще гулять. Завтра на работу.
— Да, П-путину доложат, что на «Чистые» приходил Илья и с-стоял бухой, выражая тем самым свой протест. Т-тогда он подумает: «***, что я наделал! До чего же я довел свою мно-многострадальную родину, если даже пьяный Иванкин вышел п-постоять!»
— Ну а какие варианты? Ты-то сюда зачем пришел?
— Да мне Тёма позвонил, г-говорит, приходи. Я и пришел. Ты же знаешь, если Тёма зовет, отказываться опасно. Это может стать роковой о-ошибкой.
Герман тоже учился в МАРХИ. Недолго. Теперь работает на телевидении. На госканале, разумеется. Он режиссер, продюсер, в общем, тот еще кот в мешке. Если врет, то только окружающим. Себе — никогда. При этом его обаяние достигает таких высот, что любая высказанная им ложь приобретает вид невинного розыгрыша. Никто никогда толком не знает, что у него на уме, но по нему умудряются тосковать все его знакомые, не исключая и женатых мужчин.
Тем временем на сцене появился Немцов. Что он там говорил, разобрать было совершенно невозможно. Я все же попытался понять, что скандируют ему в ответ собравшиеся около меня тысячи людей, и также не понял ни слова. Становилось скучновато — прошло уже минут двадцать, а Костя с коньяком все не появлялся. Делать было нечего, и я присоединился к диалогу друзей. Немного поспорили. Немного поржали. Подошли какие-то возбужденные люди и рассказали, что нас, оказывается, уже четыре тысячи. Я, несмотря на все усилия, так и не смог разделить их радость, т. к. привык воспринимать себя в единственном числе. Может быть, Вселенная действительно однородна и изотропна, но подобная «квантовая» идентичность пугает меня с детства. Неожиданно материализовался Костя. Он раздвинул людей, как театральные кулисы, и появился на «сцене» с сияющей улыбкой и двумя бутылками «Московского».
— Как т-там? — поинтересовался Герман.
— Если в двух словах, — Костя выдержал драматическую паузу, разливая коньяк по пластиковым стаканчикам, — пи… какой-то. Одни менты до самого горизонта.
Мы выпили. Потом выпили еще. Потом еще. Постепенно вечер стал приобретать какое-то рождественское настроение. Вокруг нас толпились радостные возбужденные люди, нам улыбались милые девушки, фоторепортеры весело щелкали затворами, а декабрьская грязь под ногами вдруг оказалась до слез родной и уместной. Со сцены зазвучала музыка, я непроизвольно начал танцевать придуманный когда-то Петей Наличем клоунский «танец на прямых ногах». Окружающие смотрели на нас с нескрываемыми улыбками, кто-то даже аплодировал, не попадая в ритм.
Так, в веселье и праздности, мы провели около часа. Потом некий Илья Яшин, о котором я ровным счетом ничего не знал, со сцены почему-то призвал всех идти на Лубянку. Толпа начала то ли бессмысленно расползаться, то ли организованно выдвигаться в сторону Лубянской площади. Мы весело и непринужденно двинулись к выходу с Чистых прудов. Конечно, никто из нас толком не представлял себе, что будет дальше. Был обычный вечер, пьянка только начиналась, мы находились на хорошо знакомом и любимом нами алкогольном фарватере, а все злачные места Москвы по-прежнему были к нашим услугам. Мы не знали, что будет, да и не могли знать. Мы не знали, что Лубянская площадь уже оцеплена ОМОНом и что через сорок минут людей начнут арестовывать при выходе из метро. Мы не знали, что совсем скоро серые бронированные КамАЗы расползутся по Москве, развозя «бескрылых двуногих» по тесным клеткам. И уж тем более нам было неведомо, что Женя Радист уже нашел в канаве новехонькую пачку электродов и вышел с ней на Мясницкую улицу.
Глава вторая. Радист
Это случилось незадолго до того, как Женю прозвали Радистом. Женя, имея при себе весь необходимый ему инструмент (в двух старых потрепанных саквояжах), направлялся в почтовое отделение на Мясницкой улице, чтобы починить там электропроводку. Проходя по Лубянской площади, он увидел рабочего, который уже закончил ремонт каких-то подземных труб. Женя остановился. Профессиональное чутье историка (а Женя был по образованию историком) подсказало ему, что здесь можно разжиться чем-нибудь стоящим. И точно. Не успел он еще поставить на землю свои саквояжи, как увидел нераспечатанную пачку электродов, лежавших рядом с вырытой рабочим ямой. Тогда Женя, не мешкая, спросил рабочего:
— Мужик, тебе эти электроды нужны?
Рабочий оторвался от своего занятия (он сосредоточенно курил) и посмотрел на Женю снизу вверх. Увидев над собой лицо съехавшего с катушек Адриано Челентано (а именно такой внешностью обладал Женя), рабочий крякнул, сплюнул и ответил хрипло:
— Да на *** они мне?
Тогда Женя, довольный скромной победой, подобрал электроды, сунул их под мышку, ловко подхватил свои саквояжи и двинулся дальше. У него получилось пройти метров двести, прежде чем неожиданное препятствие преградило ему дорогу. Препятствием оказалась серая утепленная по последней полицейской моде спина мента. Женя попробовал отодвинуть препятствие, но спина не поддалась. Жене не осталось ничего, кроме как оглядеться по сторонам. Женя огляделся и увидел серые автозаки, резиновые дубинки и хмурые усталые лица полицейских. И тогда Женя прозрел.
После этого он взял правее, обогнул кордон, приблизился к серой стене музея Маяковского и, притаившись там, достал один из своих мобильников. Женя набрал одному ему известный номер и попросил соединить его с дежурным по городу.
— Здравствуйте, — сказал он девушке-оператору, — это говорит Евгений. Кто? Евгений Михайлович, гражданин Российской Федерации. Соедините меня, пожалуйста, с дежурным по городу. Что мне нужно? Мне нужно, чтобы меня соединили с дежурным по городу… вот ему-то я все и расскажу. По какому поводу? По очень простому поводу: меня сейчас арестуют, а я ничего противозаконного не делал… какая разница, почему арестуют? Я-то откуда знаю? В том-то и дело, что я ничего не сделал. Стою. Разговариваю с вами. Ничего не делаю. Соедините меня с дежурным. Сейчас меня арестуют, и тогда будет уже поздно! Алё, девушка, алё…