Микроблоггер Бушма, отправив очередной пост в «Твиттер», воскликнул:
— Две тысячи подписчиков! Я расту! — А повернувшись к аудитории, добавил: — Я топ-блогер Бушма. Не читали мой «Твиттер»?
Жена Германа принесла нам еду. Она была злая, качала головой и смотрела на нас обвиняюще. Мне хотелось сказать ей: «Олеся, мы не виноваты, мало того, мы даже не знаем, в чем нас обвиняют! Мы просто ждали Костю, мы находились внутри кордона, мы ничего не делали, просто стояли! Мы не виноваты в том, что случилось с твоим мужем! Прости нас!» Удивительно, но Олеся оказалась единственным человеком, перед которым мне действительно захотелось оправдаться. Но я ничего не сказал. Я просто стоял и смотрел на нее — злую, красивую и свободную.
Глава шестая. Допрос
Профессия мента скотская. Это все знают. И общение с уголовниками — в ней не самое мерзкое. Все-таки, когда перед тобой убийца, вор или, скажем, растлитель, твоя совесть остается относительно безмолвной, даже если ты избиваешь негодяя ногами, подталкивая его таким образом к чистосердечному признанию. Тоже не по-человечески, согласен, но все-таки… Есть еще проституция, бытовуха, наркотики и так далее… Есть еще взятки, круговая порука, отчетность, хроническая нищета самих ментов, наконец. Но все-таки самое постыдное в работе полицейского — это необходимость выполнить приказ начальства держать под стражей заведомо невиновных людей. Подделать протоколы, надавить, расколоть, выбить «правильные» показания.
Забегая вперед, скажу, что мы просидели в КПЗ в общей сложности двое суток. До суда. Удивительно, как за эти сорок восемь часов изменилось к нам отношение сотрудников отделения. От профессионального хамства и пренебрежения, до сочувствия и даже уважения. Мы не оправдывались, не просили пощады или хотя бы понимания (Котов исключение). Мы ничего не просили. Порой даже требовали. Но в основном мы просто общались. Иногда, слушая наши разговоры, менты подходили к нам и искренне интересовались, как все было на самом деле?
— То есть вы вообще не сопротивлялись? — спрашивал меня в неофициальной обстановке интеллигентного вида полицейский в очках.
— Нет, — отвечаю, — а зачем? Дубинкой по голове получить?
— Прикинь, Серега, — обернулся он к напарнику, — мы бы вот так с тобой шли по «гражданке» и нас бы приняли ни за что.
— Да ладно, — говорю, — сунули бы ксиву — и делов.
— Не-ет, — отвечает мне напарник Серега, — ты плохо понимаешь, что происходит. Нас бы не просто из органов попёрли, а сидели бы мы сейчас с тобой в одной камере.
Но сначала был допрос. Утро началось с переклички. Удивительно, но за ночь никто не сбежал.
— Могилевский!
— Здесь.
— Бушма!
— Здесь.
— Котов!
— Здесь.
— Зальц… зальс…
— Здесь!
— Ну вот и славно. Давайте все на выход.
Нас снова отконвоировали в «Класс-Группу». Радист, похожий с утра на того же Челентано, но в роли Бинго-Бонго, проинструктировал нас, глядя поверх голов в пустоту:
— Ничего не говорите и не подписывайте! Волки дело шьют. Я этих ****ей знаю.
Ни у кого из нас почему-то не возникло и тени сомнения, что Радист имеет серьезный опыт контактов с органами правопорядка. Он вообще вел себя с сотрудниками ОВД довольно своеобразно. Например, когда мы стали замерзать ночью в обезьяннике, Радист крикнул проходящему мимо толстому усатому дежурному:
— Слышь, кабан! А потеплее нельзя? Тут же просто мороз!
— Нельзя, — спокойно ответил дежурный. — Говорю же, окно разбито. Что я его чинить должен?
— Ну ты ж кабан! Мог бы и починить!
— А мне, — ухмыльнулся дежурный, — не холодно. Я ж кабан — сто двадцать кило сала вперемежку с дерьмом.
Короче, Радист общался с ними на одном языке.
В «Класс-Группе» (вот ведь название!) нас ждали следователи. Их было, по-моему, человек пять-шесть. Немного угрюмые, опрятные, поначалу даже вежливые. Нас рассадили за парты — по одному на каждого следователя. Ни разу в жизни меня не допрашивали как подозреваемого. Все, что я знал об этой процедуре, было почерпнуто мной из фильмов. В общем, я попал в кино.
— Так. Черников Артем Витальевич, — зачитывал дело молодой и грустный следователь. — Архитектор. Преподаватель. Неподчинение сотруднику полиции…
— Что? — спрашиваю. — Кому неподчинение?
Следователь посмотрел на меня удивленно:
— Вы знаете, в чем вас обвиняют?
— Нет, — говорю, — мне ничего не сказали! Продержали одиннадцать часов в камере, и ничего не объяснили. Это, между прочим, серьезное нарушение закона!
— Вас обвиняют по статье девятнадцать точка три пункт один Кодекса РФ об административных правонарушениях: «Неповиновение законному распоряжению или требованию сотрудника полиции». Вот подпишите, пожалуйста, протокол.
— Не буду я ничего подписывать! — возмутился я. — Я не нарушал закон. И не оказывал неповиновения.
— Так! — неожиданно прокричал следователь. — Так у нас игра не пойдет!
— Для вас, — говорю, — это, может быть, и игра, а я закон не нарушал.
— То есть не будете подписывать? — спросил он спокойно.
— Нет. Все было не так, как записано в протоколе. Я могу рассказать о случившемся письменно.
— Хорошо, — ответил следователь и поднялся, — ждите здесь.
Он вышел из комнаты, а я остался ждать.
Если бы я был в помещении один, возможно, испугался бы. Куда он пошел? Сколько мне ждать? И, главное, чего? Но я был не один. Вокруг меня шел массовый допрос. Я прислушался.
— Вы виновны в нарушении общественного порядка! — почти кричал пожилой полицейский на Артема Азарова.
— Нет. Невиновен.
— Вы мешали проезду автомобильного транспорта и проходу пешеходов? Мешали! Вам было приказано освободить проезжую часть? Было! А вы говорите, не виновен! Так дела не делаются.
— Вот мне интересно, — говорил Артем, — а как я мог мешать проходу пешеходов, стоя на проезжей части? И, наоборот, как я…
— Разговоры! — крикнул пожилой мент. — Подписывай признание!
— Не буду я ничего подписывать, чего вы разорались на меня?
— Ректору твоему сообщим, — уже спокойно продолжал следователь. — В деканат. Отчислят тебя в три секунды!
— Вот удивительно, — отвечал Артем, — значит, если я признаюсь, что нарушил общественный порядок, то меня оставят в покое, а если скажу, что являюсь законопослушным гражданином, то отчислят в три секунды…
За другой партой шел примерно такой диалог:
— Признайте вину, и все. Это несложно. Ведь вы же школьный учитель. Должны понимать.
— Я понимаю только то, что здесь творится беззаконие.
— Вас с работы могут уволить. Это вы понимаете?
— К сожалению, вы опоздали. Только что пришло SMS, что меня уже уволили…
Кто-то из следователей зачитывал вслух протокол о задержании:
— «…После чего я, находясь в двух метрах от впоследствии задержанного такого-то, многократно повторил законное требование освободить тротуар, используя мегафон…»
— Ничего такого я не слышал.
— Вам в мегафон кричали, а вы не слышали?
— Ну, видимо, я был слишком далеко.
— Здесь написано: в двух метрах.
— Тогда не понимаю, зачем ему на таком расстоянии мегафон-то понадобился?
Я огляделся. В дальнем углу допрашивали Илью. Он был серьезен и явно зол. Мне было интересно, как ведет себя Радист, но его в помещении снова не оказалось. Наверное, опять решил поговорить по неработающему телефону. Появился мой цербер. Он сел напротив, достал несколько чистых листов бумаги и сказал:
— Рассказывайте, как все было. Начальство разрешило вам дать письменные объяснения.
— Что же, — говорю, — дай бог здоровья вашему начальству.