Если бы тогда король прочёл до конца эти строки, он бы в гневе разорвал письмо, а так он просто бросил его в шкатулку, присоединив к первому, как ещё одно доказательство несостоятельности притязаний Аонгуса на трон Инверслида. Хотя своего прямого наследника – сына, к тому времени уже потерял. А через пять лет потерял и дочь – Оайриг. Дочь, с которой не общался после появления на свет Аонгуса. Дочь, сердце для которой не открыл на похоронах сына. На похороны которой не поехал, чтобы проститься. Простить и попросить прощения самому.
Король Оенгус часто думал – за что так сурово обошёлся с ним Бог? И, копаясь в себе, честно выскребая правду со дна души, кажется, понял. Ноэса у него забрали из-за той лжи, которую он, Оенгус, посчитал благом для своего королевства. Дело в том, что из чрева королевы первой из двойняшек на свет появилась Оайриг. Она по праву первородства должна была считаться наследником его трона. Но, когда в следующую минуту появился сын, он, ни секунды не сомневаясь, объявил его рождённым первым. Пять человек, присутствовавших при родах королевы, поплатились за это его решение жизнью.
А за что у него забрали Оайриг? Чтобы он почувствовал пустоту с её уходом? Чтобы вспомнил, где у него находится сердце? Что оно вообще у него есть? Или чтобы усмирить его гордыню? Усмирить тем, что бастард, которого он презирал, которого не признавал внуком, стал королём Инверслида, который он хотел присоединить к своему королевству? И, вскоре, с его уходом в вечный покой, наоборот, присоединит его королевство Бордерс к своему? Потому что ни у кого, кроме Аонгуса, не оказалось того сочетания качеств, которое требуется королю…
27 – в переводе – «единственный выбор»
18
– А у меня скоро день рождения, – грустно произнесла Имоджен и продолжила, отвечая на невысказанный, но легко читаемый в глазах короля Оенгуса, вопрос, – Пятнадцать.
Пятнадцать… С каким нетерпением она ждала свой пятнадцатый день рождения! Как мечтала о бале, где будет царить! Как грезила о принцах – рыцарях в сверкающих доспехах, которые окружат её своим вниманием! И среди них будет Он – один, единственный, обязательно будет, который станет для неё особенным, любимым. И Он её полюбит, обязательно полюбит! А дальше… Дальше воображение рисовало столь соблазнительные картины, что от них становилось жарко телу.
Сначала черты любимого были абстрактными картинками, иллюстрациями из прочитанных рыцарских романов, дополненных собственными фантазиями. После бала в Инверслиде приобрели вполне узнаваемые черты короля Аонгуса. Но Аонгуса больше заинтересовал Тэмхас, чем она, а его сердце явно было занято принцессой Аденой. Имоджен грустила по этому поводу, но сказать, чтоб страдала от неразделённой любви – нет, такого не было. Не было ни до войны, ни в партизанском отряде, когда она его выхаживала. Ни даже тогда, когда она кинулась вслед за ним, тяжело раненым в сражении, увозимом дедом в Бордерс.
В замке короля Оенгуса тоже было как-то не до страданий – надо было опять выхаживать Аонгуса, вытаскивать его из цепких лап смерти. А вот когда Аонгус отошёл от края, пришёл в себя, когда зажили раны на его теле, превратившись в шрамы, тут-то и начались её страдания. Когда, в какой момент, Имоджен полюбила Аонгуса, она не заметила, а вот день, когда поняла, что он её не любит, не желает даже её дружеского участия, мало того, тяготится её присутствием, осознала чётко.
Стало больно. И ещё… Ещё она растерялась, поскольку совершенно не представляла, что делать дальше. Война с варварами уже закончилась. По крайней мере, их отбросили так далеко на север, что даже сведения о них перестали поступать. Зато в изобилии поступали сведения о междоусобице среди земель, подвергшихся их нападению. Многие королевства были обезглавлены, и соседи решили воспользоваться ситуацией, чтобы расширить свои владения. Дальние родственники королевских династий были искренне возмущены поползновениями соседей, раскрывших рот на вотчину, которую они считали уже своей. И таких «наследников», как правило, находился не один, а несколько. А ещё на трон претендовали те герцоги, графы и даже шевалье, которые возглавляли войска королевств во время войны с варварами. В самом деле, почему бы им не начать новую королевскую династию? Зря, что ли, они кровь свою проливали? Их претензии на трон имеют под собой гораздо больше оснований, чем седьмая вода на киселе родственников по крови, отсиживавшихся где-то по своим углам во время войны, или право соседей на территорию, только на том основании, что у них общая граница! Какого-то единого центра, главы или органа, которому можно было пожаловаться, изложить суть дела, разобраться по закону, не было. А потому все споры решались с помощью мечей. И война, ещё более кровопролитная и ожесточённая, чем с варварами, полыхала на огромной территории. Заложником в ней оказался народ. Когда враг был внешним, всем было понятно с кем воевать. А когда воевали между собой свои, что прикажете делать простому люду?