Так вот, вошла тогда мама в квартиру писателя – запущенную, разорённую и пустынную: пропало много вещей, книги, серебряные столовые приборы, даже посуда… Вошла, как небом посланная!
Вежливейшая женщина, мама, скажу к её чести, сумела распугать, спровадить отвадить и выпроводить всех пьянчужек и шакалюг. И спасла Виктора Платоновича в тот мерзостный период невзгод и уныния!
Некрасов после её приезда чудесным образом встряхнулся. Пришёл в себя.
Но не забудем, что Виктор Платонович расписался с Галиной Викторовной, когда и ему, и ей было за шестьдесят. Когда мозаика из привычек, обрядов, капризов, закидонов, вкусов, синдромов и ритуалов полностью сложилась, как говорят в книгах, в многогранный и яркий характер знаменитого писателя.
И через некоторое время обнаружилась в семейной жизни крупная и неприятная закавыка. Несходство характеров! Точнее, весьма ощутимая разность.
Мама была человеком высокопорядочным, по-старорежимному воспитанным, начитанным и незлобивым. Меня очень любила, прощала всё и безмерно и неустанно всем нахваливала своего единственного и неповторимого!
Некрасов, трезвым, был тоже тонким и деликатным, но не желал этого показывать, стеснялся, полагаю. У него был своеобразный комплекс интеллигентного пай-мальчика, маменькина сыночка – он хотел казаться битым и огрубевшим в переделках мужиком.
Это подчёркивалось, например, постоянно широко расстёгнутым воротом рубашки, знаком наплевательства на хорошие манеры, бесшабашности и мужества. Напоминало молодость, юнгштурмовку, строительный институт, его полкового разведчика Ваню Фищенко. Кстати, решительный отказ писателя носить галстук очень раздражал светило украинской партийной драматургии Корнейчука, бесчисленного лауреата, обласканного властью, проныру галактического масштаба и официально почитавшуюся бездарность. Вначале шутливо, потом впадая в неистовство, он делал бесконечные замечания Некрасову на всех собраниях и заседаниях. Пока В.П. не нагрубил ему на людях, чем завоевал себе вечного и опаснейшего врага.
К слову сказать, и я любил ходить расхристанным, с незастегнутыми пуговицами чуть ли не до пупа. Может, это нас чуточку теснее сблизило, кто знает…
В Киеве я частенько встревал в их с мамой ссоры, старался сгладить мелкими шутками тягостные ситуации. Чувствуя себя при этом в дурацком положении и чертыхаясь от стыда. За благополучно улаженные распри и дрязги я получал в награду тайное восхищение Виктора Платоновича и изредка выслушивал укоры мамы, что так редко принимаю её сторону.
В ту пору и на всю дальнейшую жизнь и заслужил я некрасовскую характеристику «всё понимающего Витьки». Что было верхом признания у В.П., сравнимым разве что с «мировым парнем».
Через несколько лет многие шероховатости семейной жизни стёрлись, промахи и грубости быстрее прощались, и мои родители чаще стали умасливать друг друга уступками и улыбками. Жизнь смягчилась и устоялась…
Ну а пока что летом 1972 года они отправились в свадебное путешествие на теплоходе по Днепру. Не предупредив никого, чтобы не лезли с советами и не изощрялись в традиционных шуточках-прибауточках.
Жизнь как жизнь
Письмо от 6 апреля 1972 года:
«Выбивается прописка матери в Киеве. Требуют бесконечные справки с прошлого места жительства, мать нервничает».
В.П. тоже дёргается и теребит меня в письмах: «Сходи, достань, обаяй своей белозубой улыбкой, поскандаль, испугай голосом и кулаками. И поскорее!»
Ездили в Ленинград. «Мать ног под собой не чувствует, загонял её по Эрмитажам и достоевским местам». «Всё в общем идет хорошо, хотя я однажды сорвался, не ночевал дома и испортил всем настроение. Но теперь всё в порядке – отоспался и опять любим».
Последние недели безоблачной жизни, но уже в середине июня Некрасов собирается быть в Киеве, встречаться со своим «мудаком партследователем».
Письмо от 3 июня 1972 года, Ялта:
«Мать, конечно, в связи с этим не вылезает из волнений… Ох, уж эти мне нервишки… С нами милейшие наши Лунгины и ещё разные милые люди, в том числе Каплер, который ещё милее, чем в телевизоре».
Ходим в горы. Тоже есть своя прелесть», – снисходит В.П. Но сам главным образом «с раннего утра мощно пляжится». «Как всегда, ухожу подальше и предаюсь неге и истоме. Распластавшись на гальке. Погода лучше быть не может, тёплое и спокойное море». «Пейзаж напоминает рай. Кругом цветущие акации, кипарисы, розы, маки. На столике непреходящие букеты полевых (живых!) цветов». «По вечерам кино. Всякие. От “Кубанских казаков” до Жерара Филиппа, Габена и сногсшибательной кровавой “Погони”. Ходим все как на службу».