- Итак, - говорит она.
- Извини, что отменила, мам. Просто чувствую себя не очень.
Она сразу прижимает руку к моему лбу.
- Ментально, а не физически, - объясняю я. Не могу выбросить из головы руку Загадочной Девушки на плече у Олли.
Она кивает, но не убирает ладонь, пока не убеждается, что жара у меня нет.
- Итак, - говорю я, подсказывая ей. Мне очень хочется остаться одной.
- Когда-то и я была подростком. И единственным ребенком. Я была очень одинокой. Я поняла, что быть подростком больно.
Вот почему она здесь? Потому что думает, что мне одиноко? Потому что думает, что у меня своего рода подростковая тоска?
- Я не одинока, мам, - сердито произношу я. - Я одна. Это разные вещи.
Она морщится, но не отступает. Вместо этого, она опускает руку и гладит меня по щеке, пока я не начинаю смотреть ей в глаза.
- Я знаю, детка. - Ее руки снова за ее спиной. - Может, сейчас не хорошее для этого время. Хочешь, чтобы я ушла?
Она всегда такая здравомыслящая и понимающая. Сложно злиться на нее.
- Нет, все в порядке. Извини. Останься. - Я подтягиваю ноги, освобождая ей место.
- Что ты прячешь? - спрашиваю я.
- Я принесла тебе подарок. Думала, так ты будешь чувствовать себя менее одинокой, но теперь я не уверена.
Она вытаскивает из-за спины фотографию в рамочке. Мое сердце сжимается в груди. Это старая фотография нас четверых - меня, моей мамы, папы и брата, - на которой мы стоим на пляже где-то в тропиках. Солнце село позади нас, и тот, кто нас фотографировал, должно быть, включил вспышку, потому что наши лица на темнеющей небе кажутся яркими, практически сияющими.
Мой брат одной рукой держится за папу, а другой подпирает маленького коричневого плюшевого зайку. Большей частью он являет собой миниатюрную версию мамы - те же самые прямые черные волосы и темные глаза. Единственным отличием является папина темная кожа. Папа одет в рубашку с принтом Алоха и шорты. Аляповатый, именно так я могу его описать. И все равно он красивый. Его рука лежит на мамином плече, и он, кажется, придвигает ее ближе. Он смотрит прямо в камеру. Если и был кто-то, у кого было все, то это мой папа.
Мама одета в красное платье без лямок с узорами в виде цветов. Ее влажные волосы завиваются вокруг лица. На ней нет макияжа или драгоценностей. Она выглядит альтернативной версией мамы, которая сидит рядом со мной. Кажется, она принадлежит этому пляжу и этим людям больше, чем принадлежит этой комнате, в которой застряла со мной. Она держит меня на руках и единственная не смотрит в камеру. Вместо этого она смеется надо мной. Я улыбаюсь так глупо, такой беззубой улыбкой, которой могут улыбаться только дети.
Я не видела ни одной фотографии с собой на улице. Я даже не знала, что такие есть.
- Где это? - спрашиваю я.
- Гавайи. Мауи был любимым местом твоего папы.
Сейчас ее голос практически стал шепотом.
- Тебе было всего четыре месяца, а потом мы поняли, почему ты всегда болела. Это было за месяц до аварии.
Я прижимаю фотографию к груди. Мамины глаза заполняются слезами, которые не падают.
- Я люблю тебя, - говорит она. - Больше, чем ты знаешь.
Но я знаю. Я всегда чувствовала, как ее сердце тянется защитить меня. Я слышу колыбельную. Все еще могу почувствовать руки, убаюкивающие меня, и ее поцелуи в щеки по утрам. И я люблю ее в ответ. Не могу представить себе мир, который она бросила ради меня.
Не знаю, что сказать, поэтому говорю, что тоже ее люблю. Этого недостаточно, но и так сойдет.
После того, как она уходит, я стою перед зеркалом и прикладываю фотографию к лицу. Смотрю на себя на фотографии, потом на себя в зеркале и обратно.
Эта фотография своего рода машина времени. Моя комната исчезает, и я на пляже, окружена любовью, соленым воздухом, увядающим теплом и удлиняющимися тенями заката.
Я заполняю свои крохотные легкие таким количеством воздуха, которое могу вдохнуть, и задерживаю дыхание. И с тех пор я его задерживала.
ПОЗЖЕ, 21:08
Олли уже ждет меня, когда я подхожу к окну. Большими жирными буквами он пишет:
Я жестами показываю совершенное отсутствие у себя ревности.
А РОЗА УПАЛА НА ЛАПУ АЗОРА
Иногда я перечитываю свои любимые книги с конца до начала. Начинаю с последней главы и читаю задом наперед, пока не добираюсь до начала. Когда читаешь таким образом, герои переходят от надежды к отчаянию, от самопознания к сомнению. В любовных романах пары начинают, как любовники, и заканчивают, как незнакомцы. Книги о взрослении становятся историями об уклонении от курса. Ваши любимые герои возвращаются к жизни.
Если бы моя жизнь была книгой, и вы читали бы ее задом наперед, ничего не изменилось бы. Завтра будет все то же самое, что и сегодня. В «Книге про Мэдди» все главы одинаковые.
Так было до Олли.
До него моя жизнь была палиндромом[6] - одно и то же что вперед, что назад, например: "А роза упала на лапу Азора" или "Я иду с мечем судия". Но Олли как случайная буква, большая жирная Х, застрявшая посреди слова или фразы, которая разрушает ряд..
А сейчас в моей жизни больше нет смысла. Как бы мне хотелось не встречать его. Как я должна вернуться к своей прошлой жизни, когда дни тянутся с нескончаемым и отвратительным сходством? Как я должна снова стать Девушкой Которая Читает? Не потому, что я искупаю свою неудовлетворенность книгами. Все, что я знаю о мире, я узнала из книг. Но описание дерева это не дерево, а тысяча бумажных поцелуев никогда не сравнятся с ощущением губ Олли на моих.
СТЕКЛЯННАЯ СТЕНА
Через неделю что-то внезапно меня будит. Я сажусь. Моя голова в тумане ото сна, но сердце проснулось и колотится. Оно знает то, что моя голова еще не знает.
Смотрю на часы. 03:01. Занавески закрыты, но я могу видеть сияние света из комнаты Олли. Тащу себя к окну и откидываю занавески. Весь его дом светится от света. Даже на крыльце включен свет. Мое сердце ускоряется.
Ох, нет. Они снова ссорятся?
Хлопает дверь. Этот звук слабый, но безошибочный. Я собираю занавеску в кулак и жду, желая, чтобы показался Олли. Долго ждать не приходится, потому что он вываливается на крыльцо так, будто его ударили.
Порыв пойти к нему наполняет меня, как и в прошлый раз. Мне хочется к нему выйти. Мне нужно к нему пойти, успокоить его, защитить.
Он восстанавливает равновесие с обычной скоростью и поворачивается лицом к двери, сжав кулаки. Я вместе с ним жду атаки, которой нет. Он долгую минуту остается в стойке борца, стоя лицом к двери. Никогда не видела его таким спокойным.
Проходит еще одна минута, и к нему присоединяется мама. Она пытается дотронуться до его руки, но он отстраняется и даже не смотрит на нее. Наконец она сдается. Как только она уходит, все напряжение покидает его тело. Он прижимает ладони к глазам, плечи начинают трястись. Он смотрит на мое окно. Я машу, но он не отвечает. И тогда я понимаю, что он не может увидеть меня из-за того, что мой свет выключен. Я бегу к выключателю. К тому времени, как возвращаюсь к окну, его уже нет.
Я прижимаюсь лбом, ладонями и предплечьями к стеклу.
Никогда мне так не хотелось выбраться из своей кожи.
НЕВИДИМЫЙ МИР
Иногда мир раскрывает себя. Я сижу одна на темнеющей террасе. Вечернее солнце устремляет трапеции света через стеклянное окно. Поднимаю голову и вижу частички пыли, кристально белые и светящиеся, парящие на свету.
Есть целые миры, которые существуют незамеченными для нас.
6
Палиндром - число (например, 404), буквосочетание, слово (например, топот, фин. saippuakivikauppias[⇨] = продавец мыла (или торговец щёлоком) — самое длинное употребительное слово-палиндром в мире) или текст (а роза упала на лапу Азора), одинаково читающееся в обоих направлениях. Иногда палиндромом называют любой симметричный относительно своей середины набор символов