– Как нам освободить единорога? – пропела она.
– Вам нужно попасть в комнату управления, – пропел охранник в ответ. – Вольеры контролируются оттуда.
Реплика прозвучала странно: она не попала в ритм и чуть не испортила всю песню, но спустя секунду напряженного замешательства Мэллорин восстановила мелодию.
– Покажи нам, – прощебетала она, беря охранника за руку.
Охранник подпрыгнул и прокрутился в воздухе от радости, а когда приземлился, то, шаркая, пустился в пляс вдоль вольеров, увлекая за собой Мэллорин. Мы с Грейс последовали за ними, уносимые песней.
Когда мы проходили мимо вольеров, существа внутри прижимались мордами к стеклу, наблюдая за нами. От песни голова у меня шла кругом, и я не могла сказать наверняка, но казалось, что они тоже присоединились к танцу. Объятые пламенем птицы вырисовывали за стеклами отпечатывающиеся на сетчатке фигуры. Гигант с каменными кулаками выбивал по полу вольера примитивный ритм. Величественное белоснежное жвачное животное с тремя изогнутыми рогами покачивало массивной головой из стороны в сторону, его терпеливые карие глаза наблюдали, как мы вальсируем мимо.
– В чем дело? – спросила я, и мои слова пролились песней. – Что происходит?
– Не задавай глупых вопросов, – ответила Мэллорин, повышая и снижая голос в такт музыке. – У нас не очень много времени. Долго я так не продержусь.
Дальше по коридору слышались крики и вопли, которые, когда мы приблизились, слились в вокальные гармонии. Охранники и медперсонал танцевали мимо нас, ведомые собственными озадаченными размышлениями. Где-то вдалеке завыли сирены, но в зале была лишь песня, и она держала всех в своей власти.
Не влияла музыка лишь на одно существо.
Зияющая темнота вольера мантикоры поглощала все звуки. Бросив лишь один взгляд на зверя внутри, я поняла, что танцы ему не интересны.
– Пошли, – позвала Мэллорин, следуя за охранником, который осторожно шел по залу. Сила мантикоры не давала мне двинуться с места, а темнота продолжала затягивать, даже когда танец вокруг ускорился. – Пошли же! – снова окликнула меня Мэллорин, да так громко, что музыка пропустила такт.
Я не могла пошевелиться. Это было выше моих сил. Я стояла у вольера, а песня, отдававшаяся у меня в ушах и в костях, начала затихать. Остался только голод, пульсирующий внутри обиталища мантикоры.
Во мне шевельнулось ужасное чувство, внутренности скрутила тошнотворная чернота. Я сделала вдох, и воздух в груди показался мне густым от зла. Ноги подкашивались, и я понимала, что вот-вот потеряю сознание.
– Маржан, – донесся голос Мэллорин откуда-то издалека. – У нас нет времени!
Я смутно осознавала, что песня подходит к кульминационному моменту. Музыка должна была вот-вот закончиться. И все же я не могла заставить себя отойти от вольера мантикоры.
Чьи-то руки схватили меня и закружили. Песня, казалось, обрела дополнительную коду и длилась дольше, чем следовало. Меня закружило, унося все дальше и дальше от существа. Впереди охранник поворачивал направо. За одну руку меня тащила, впиваясь пальцами в кожу, Грейс, а за другую держалась Мэллорин: она тянула нас обеих в конец зала. Ее голос был напряженным, иногда он срывался и дрожал. Из глаз текли слезы, лицо побледнело, но песня все равно продолжалась. Мы дошли до конца зала и повернули направо, следуя за нашим проводником к простой, ничем не примечательной двери.
Он кивнул, а затем распахнул ее. Когда мы вошли, полдюжины охранников вскочили со своих стульев, но финал песни захватил и их. Мэллорин, отпустив меня, стала по одному отправлять их кружиться по залу, а потом захлопнула дверь и заперла ее. Песня подошла к драматичному завершению. В наступившей головокружительной тишине Мэллорин секунду смотрела на меня, затем она побледнела и рухнула на пол.
В голове у меня стучало, было трудно сосредоточиться, но спустя несколько мгновений я поняла, где мы оказались.
Мы находились в полутемной комнате, полной кнопок, переключателей и телевизоров с плоскими экранами; на каждом из них транслировалась какая-то часть подземелья. Камеры находились в зале с существами и в медицинском отсеке: было видно, что охранники и звери медленно приходили в себя, сбрасывая наваждение песни. Грейс села в углу. Она явно вымоталась, когда на нее воздействовали чары, но осматривалась с благоговением. Мэллорин лежала на полу, она дышала неглубоко, и глаза у нее остекленели. Из-за двери эхом донесся приглушенный звук сигнализации, но, казалось, пока что никто к нам не шел.