Мантикора, скучающая и голодная, заскребла лапами по его горлу. Тонкая струйка слюны потекла у нее изо рта.
– Я вам не верю, – сказала я.
– Это правда, – проговорил он дрожащим голосом. – Я мог похитить его, но убивать бы не стал. Твой отец был слишком важен. Вы с ним понимали этих существ как никто другой. Он был нам нужен. Пожалуйста, отпусти меня. Прошу, скажи ей, чтобы она меня освободила.
Его слова заглушил приступ кашля. Жар в комнате стоял удушающий, беспощадный. Я тоже начала задыхаться, глаза защипало. Шум огня звучал так, словно какое-то гигантское животное вдыхало и выдыхало, вдыхало и выдыхало.
– Нам нужно убираться отсюда, Маржан, – снова подал голос Горацио. – Скажи ей, чтобы она отпустила меня. Клянусь, я не убивал твоего отца.
Горацио выглядел жалким, беспомощным и совсем маленьким. Я наблюдала, как он корчится, и чувствовала себя чудовищем.
– Отпусти его, – сказала я.
Глаза мантикоры сузились, и очень долго она не двигалась, показывая свое упрямство. Затем зверь с неохотой отпустил Горацио, убирая лапы поочередно. В последнюю очередь мантикора отвела назад хвост. Мужчина сел, встряхнул руками и глубоко вздохнул.
– Спасибо тебе, Маржан.
Затем он рванулся за винтовкой и направил ее на меня.
– Я не убивал твоего отца, – повторил он. – Но будь я проклят, если ты выйдешь отсюда живой.
Мантикора двигалась со скоростью молнии. Раздался выстрел, но пуля пролетела мимо и с глухим стуком ударилась о стену. Винтовка, разбитая вдребезги, упала на землю. Горацио, оглушенный, упал на колени, схватившись за плечо. В коридоре ревел огонь.
Горацио перевел взгляд с мантикоры на меня, смотря печально и озадаченно. Возможно, я еще могла спасти его, закинуть руку Горацио на плечо и кое-как выйти с ним за дверь. Дым уже просачивался в кабинет густыми струйками, которые затем начинали стелиться по потолку. Жара становилась невыносимой. Я понимала, что надо выбраться из комнаты, выбежать наружу, на свежий воздух, спасая свою жизнь.
– Помоги, – слабым голосом умолял Горацио.
Я могла вмешаться и оттащить его в безопасное место, и тогда он будет обязан мне жизнью. Возможно, в будущем это поможет. Однако в тот момент я поняла одно: мне все равно, что случится с Горацио Прендергастом, даже если мантикора сожрет его целиком, вместе с костями. Он собирался уничтожить миллионы людей и хотел убить единорога.
Мантикора начала раскрывать пасть, ужасная улыбка, несущая смерть, разрезала чистый холст ее лица.
Горацио закричал. В ту секунду я поняла, что он сказал мне правду.
Он не убивал моего отца, но это было неважно.
Чего-то не хватает.
Я отвернулась и увидела маленькую фигурку, стоящую в дверном проеме: она не обращала внимания ни на приближающийся огонь, ни на все ужасы, разворачивающиеся за моим плечом. Это был Стёрджес. Я понятия не имела, как долго он там простоял.
Челюсть мантикоры захлопнулась, и крик Горацио стал походить на рев пламени. Я порадовалась, что отвернулась, и закрыла Стёрджесу глаза рукой. Коснувшись его, я увидела маленького мальчика, которым когда-то был Горацио, – любопытного, невероятно умного, ранимого. Из угла той самой спальни, которую он сохранил в подземелье, было видно, как над ним издевались, причиняли боль, использовали в своих интересах. Комнату переместили, запрятали ее в глубине подземелья, и я почувствовала, как мир внезапно почему-то стал совсем маленьким и темным. В одиночестве проходили долгие годы, Горацио по ту сторону стекла отдалялся все больше и больше. Его мучила лихорадочная мечта собрать всех этих существ. А они меняли, искажали его. Любовь Горацио превращалась в жалость, недоверие и отвращение, а надежда сменилась печалью. Аккуратно, но решительно Стёрджес убрал мою руку с глаз.
Я проскользнула мимо него в коридор.
– Нам пора, – сказала я гному. Слова оцарапали мне горло.
Стёрджес бросил на меня быстрый взгляд, затем снова повернулся к дверному проему. Больше объяснений мне не потребовалось. Я оставила его и пошла прочь по коридору, сорвавшись потом на бег. Крики Горацио поглотил рев огня.
Когда я вышла, то увидела, что Мэллорин и Грейс все еще ждут снаружи, и ощутила благодарность, посмотрев на них.
Одновременно с этим я чувствовала себя чудовищем. Только что человек умер ужасной смертью: возможно, я смогла бы это предотвратить, но так ничего и не сделала. Несмотря на все, меня охватило одно лишь разочарование. Я ошиблась: Горацио, как и Феллы, не убивал моего отца. Но кто же тогда это сделал? У меня не оставалось ничего – ни зацепок, ни идей.