Грудь сдавило. На меня вновь нахлынуло все, что я испытала в его отсутствие, но в этот раз эмоции были сильнее. Я никогда еще не чувствовала такие злость, одиночество и страх. В тот день мне стало ясно, что это никогда не закончится. Все останется по-прежнему и никогда не изменится к лучшему.
Я разорвала записку, пинком опрокинула стул, хлопнула дверью комнаты и спустилась вниз.
Я стояла на кухне, в душе царили хаос и ощущение опасности, а под всем этим была пустота, словно в центре моего сердца просверлили черную дыру, которую нужно было обязательно заполнить. Где-то в глубине души чего-то не хватало – чего-то важного, необходимого.
Тогда я и начала готовить сэндвичи.
Я нарезала целую буханку белого хлеба, а потом намазала на каждый ломтик столько арахисового масла, сколько смогла. Ничего другого готовить я не умела. Я сложила сэндвичи друг на друга, сплющила их и засунула обратно в пакет для хлеба. Пакет я положила в рюкзак, закинула его на плечи и ушла, не зная, куда собираюсь отправиться.
На следующий день меня нашли в двадцати милях от дома. Мышцы ног одеревенели и болели, от сэндвичей, съеденных в таком количестве, меня тошнило. Я замерзла, растерялась, испугалась и так и не смогла найти то, что пыталась.
Мой отец подъехал за мной и отвез домой.
– Я рад, что с тобой все в порядке, – это было все, что он мне сказал.
Когда мы вернулись домой, он посмотрел на меня так же, как смотрел всякий раз, уезжая, – как будто со мной было что-то не так, и это не смог бы исправить ни один врач на свете. Думаю, он тогда не злился на меня.
Ему было стыдно.
Грейс отловила меня в конце учебного дня, когда я уже направлялась к выходу, и схватила под руку.
– Мы идем к Медвежонку, – объявила она. – Отказ не принимается.
Мы очень любили собираться в гостиной Кэрри. Там было тепло, чисто и полно уютных местечек, где я могла плюхнуться, открыть рюкзак, поставить ноутбук на зарядку и подключиться к сети вайфай ТимФинч (пароль Fringilla216). У Финчей всегда оказывались разные вкусности, а холодильник был забит баночками фруктовой сельтерской воды. А еще в этом доме неизменно радовались гостям. У меня все было с точностью до наоборот.
– Не знаю, Джи, – сказала я. – Я собиралась пойти в клинику.
– Да брось, – сказала Грейс. – Тебе все равно нужно познакомиться с Китом.
О Ките Грейс начала болтать без умолку за несколько недель до смерти моего отца. Это был старенький «Субару» универсал с пробегом в двести тысяч миль, который родители Грейс собирались подарить ей на шестнадцатилетие, которое…
– Черт! – воскликнула я, останавливаясь как вкопанная. – Я пропустила твой день рождения!
– Ты пропустила всего лишь небольшой ужин, – успокоила меня она. – Не переживай. Но теперь я смогу сыграть на твоем чувстве вины и заставить тебя пойти с нами, потому что, боже, Мар, поверить не могу, что ты пропустила мой день рождения!
Кит как-то умудрялся быть округлым и похожим на коробку одновременно, его фары, казалось, щурились, а решетка радиатора хмурилась. Он был длинным и низким, словно пытался проскользнуть под машиной побольше. Внутри тоже было тесновато, а серая обивка истерлась и потрескалась. И все же машина была машиной, тем более из нас троих водительские права получила только Грейс.
На всякий случай я позвонила в клинику, и Доминик заверил меня, что они прекрасно справятся и сами.
– Сходи повидайся с друзьями, – сказал он. – Фельдшеры подметут вестибюль, а я пополню запасы медикаментов и выключу свет. Все в порядке.
Мой велосипед легко поместился в багажник Кита. Кэрри, самая длинноногая из нас, вызвалась сесть на заднее сиденье, хоть там и было тесновато. Когда мы все пристегнулись, Грейс, желая нас повеселить, задним ходом выехала с парковки чуть быстрее положенного, и мы все рассмеялись. Затем мы опустили стекла, потому что внутри Кита пахло плесенью. К тому же было здорово ехать куда-то с лучшими друзьями в машине с опущенными стеклами. Через несколько минут мы подъехали к дому Кэрри.
– С возвращением, Маржан, – сказал отец Кэрри, увидев меня. – Рад тебя видеть.
Я ждала, что он спросит меня о папе или скажет, что ему жаль. Когда он этого не сделал, ограничившись лишь понимающим кивком, я почувствовала облегчение. Родители Кэрри были спокойными и дружелюбными людьми и никогда не задавали никаких неудобных вопросов.