Во сне мантикора не казалась такой уж страшной. Это была просто груда меха, хитина и кожи, сваленных в кучу на столе. Болезненный ужас, который исходил от ее вольера, когда мы встретились в первый раз, исчез без следа. В воздухе вокруг нее не витало никаких чувств, как не было их и у нее на лице.
Когда мантикора пошевелилась в первый раз, она лишь слегка дернулась. Лапа едва заметно изогнулась, затем расслабилась и вновь замерла. Доктор Батист и его подчиненные застыли, медленно положили инструменты и отступили от стола. Доктор посмотрел на анестезиолога, та указала на пульсоксиметр, который продолжал пищать столь же размеренно, покачала головой и пожала плечами.
– Мышечный тремор, – заключил доктор Батист, рассматривая еще минуту неподвижную мантикору.
Говорил он, впрочем, не слишком уверенно, но все же кивнул, стараясь убедить себя в том, что бояться нечего, и снова подошел к каталке. Команда последовала его примеру, и процедура возобновилась.
Мгновение спустя мантикора снова дернулась, на этот раз резче и сильнее. От этого движения задрожал стол, и один из ассистентов в испуге отскочил назад. Доктор Батист снова оторвался от работы и отступил, не сводя глаз с пациента.
– Доктор Лагари? – позвал он. – Нам стоит беспокоиться?
Анестезиолог покачала головой.
– Ее жизненные показатели стабильны, – сказала она. – Ничуть не изменились. Она без сознания.
Доктор Батист одарил ее взглядом, в котором читалась сотня гневных вопросов. Анестезиолог снова указала на синусоидальные волны, которые появлялись на экране друг за другом через равные промежутки времени. Никаких скачков, даже крошечных, видно не было.
Но я почувствовала, всего на секунду, как что-то темнокрылое и голодное трепыхнулось у меня в груди.
– Она пришла в себя, – возразила я.
Все посмотрели на меня, включая Горацио и Эзру. Доктор Батист перевел взгляд с доктора Лагари на меня, потом обратно.
– Изволь объяснить, – сказал он.
– Я почувствовала… – начала я.
В тот момент вся уверенность испарилась. Да, я действительно что-то почувствовала, но что? Имело ли это какое-то значение? Может, у нее просто завтрак в желудке укладывался.
– Да? – настаивал доктор Батист.
– Я… – Нельзя было ничего сказать наверняка. – Может, мне просто показалось.
По лицу доктора Батиста скользнуло выражение злорадного триумфа, когда он взглянул на Горацио. У меня скрутило живот. Затем доктор вновь повернулся к команде.
– Маржан, – произнес голос из темноты. Это был Горацио. – Возможно, тебе стоит прикоснуться к ней. Хуже не станет.
– Вы уверены? – уточнил доктор Батист.
– Я всего лишь предлагаю попробовать, – промолвил Горацио.
Но он явно ждал, что я это сделаю.
Я приблизилась к столу. От него исходил запах, который обычно царил в мясной лавке, когда перемешивались жир, кровь и холодные обнаженные мышцы. Вокруг словно образовался вакуум. Я надеялась, что мне никогда не придется подходить к мантикоре так близко, но в тот момент от нее не исходило былого ужаса. Она казалась стерильной, беспомощной, неодушевленной, неживой, несмотря на глубокое урчащее дыхание. Я приготовилась к потоку кошмаров, которые должны были бурлить за ее безмятежным лицом, сняла одну из виниловых перчаток и осторожно положила руку на прохладную гладкую голову.
И ничего не почувствовала.
– Не путайся под ногами, – прошипел доктор Батист, но так, чтобы его услышала только я, а потом обратился к ассистентам: – Расступитесь немного.
Работа продолжилась. Мантикора дернулась еще два раза. Каждый раз я чувствовала слабое, но настойчивое трепыхание. Работа снова прекращалась, команда откладывала инструменты и отступала в напряженном молчании.
Доктор Лагари стала моим молчаливым союзником. Я чувствовала трепыхание за мгновение до того, как по телу мантикоры пробегала дрожь, и кивала, безмолвно прося доктора проследить за жизненными показателями существа и обратить внимание на любые заметные колебания. Их не было. Показатели мантикоры оставались безупречно четкими, как метроном.
Доктор Батист уже удалил последний сустав на пальце. Один из его ассистентов накладывал швы на лоскуты кожи вокруг культи пальца. В комнате воцарилась тишина, полная облегчения, которое читалось на лицах всех собравшихся. Плечи, совсем недавно напряженные, расслабились. Нервные, неглубокие вдохи постепенно становились глубже. Работа была окончена. Ассистент сделал последний стежок, аккуратным движением пальцев завязал нить и встал, снимая перчатки. Его сияющая улыбка угадывалась даже под хирургической маской.