Бег. Бесконечный бег. Тысячи разных погонь сливаются в одну.
Рокот моторов, стук лошадиных копыт, лай гончих. Свет фар, прожекторов и факелов. Пули, стрелы, камни.
Искать укрытие. Искать тьму. Найти густые заросли, чащобы, дремучие леса. Найти воду. Избавиться от запаха. Идти по оленьим следам. По волчьим. Не оставлять своих. Раны заживают. Шрамы труднее пробить. Будь свиреп. Будь терпелив.
Они маленькие, все до единого.
Они преследуют, потому что у них заканчивается время.
Все это заполнило мое сознание одновременно, одно лишь бесконечное бегство, длившееся целую вечность. Сколько миль пробежал единорог за всю свою жизнь? Как давно его ноги и легкие перешли грань истощения? Это существо было старше любого другого, оно помнило те времена, когда люди еще не появились на свет, и все же единорог по-прежнему держался на ногах, а его сердце до сих пор билось. Никто не сумел его убить. Он оставался красивым и совершенным, даже несмотря на шрамы, и ничто не могло его изменить. Теперь я все поняла и узнала, кем он был.
Единорог оказался истоком.
В каждом встреченном мной существе, в каждом обитателе зверинца Горацио находилась частичка этого чувства, крупинка этой бесконечной погони. Жила она и во мне, и, если копнуть поглубже, отголоски этого чувства нашлись бы в каждом человеке. Единорог был истоком, корнем, а также отцом и матерью, мышцами, которые вкачивали жизненную силу во все сущее. Единорог был самым совершенным, сильным и чуждым этому миру из всех волшебных созданий. Он пришел сюда еще до того, как появились люди, из чьих снов возникли остальные существа.
Может быть, именно единорог и подарил нам наши сны.
Всего на мгновение я увидела себя с его точки зрения: для единорога мы все были крошечными огоньками, полными желания и голода, которые то появлялись, то исчезали и вечно жаждали чего-то. Мы не стоили того, чтобы нас помнить, и не были друзьями с единорогом. Да ему и не нужен был никто. Что он почувствовал, увидев меня? Фантомную боль в старом шраме? Ужас, который испытал когда-то давно, оказавшись в ловушке? Померкшие странные частички его самого, бегущие по моим венам?
Вряд ли он помнил поляну и девочку с корзинкой грибов в руках.
Я убрала руку, и гнев единорога смягчился, сменившись любопытством.
Теперь мне стало ясно, что та девочка и правда существовала. Когда-то она жила на свете, и ее история – по крайней мере, то, что знала я, – была правдой. И благодаря этой девочке – и тысяче других людей, но в основном ей – появилась я. Благодаря ей настал этот момент.
– Я позабочусь о тебе, – пообещала я.
Глава 22. Виски, бритва и суперклей
Мы оставили единорога в сарае и пошли обратно к дому Девина, храня молчание. Казалось, если мы сделаем слишком резкий шаг, земля провалится у нас под ногами. Только что произошло нечто большее, чем мы могли осознать.
– Раны нужно промыть, – сказала я, когда мы добрались до дома. – И наложить швы.
У входной двери стояли две пустые собачьи миски. Девин остановился и уставился на них, а потом поднял глаза на меня, словно пытаясь что-то понять. Затем он кивнул, открыл дверь и впустил нас.
В главной комнате дома на низком кофейном столике стояло несколько пустых пивных бутылок. Пол был слегка пыльным. На выцветшем кожаном диване висела пара джинсов. Девин свернул их и забросил на второй этаж, затем со звяканьем ухватил бутылки одной рукой и понес на кухню.
– Гостей у меня особо не бывает, – объяснил он, возвращаясь. – Хотите кофе, или чай, или еще чего? Нет?
Девин прислонился спиной к окну напротив меня и снял бейсболку. Пряди вьющихся каштановых волос упали ему на лицо, и он убрал их рассеянным движением руки.
– Ну и как мы это провернем? – поинтересовался хозяин дома. – У вас с собой аптечка или что-то вроде того?
– Нет, – ответила я. – Ничего такого. Я ведь не знала…
– Ну, – начал Девин, – бинты у меня есть. Раны промоем виски. Если они загнили, возьмем острый нож. Опасная бритва есть, зажигалка тоже. Пожалуй, найдется и набор для шитья.
– Этого должно хватить, – сказала я.
Девин кивнул, а затем ушел в другую комнату и начал чем-то греметь. Стоило ему уйти, Себастьян посмотрел на меня так, словно я только что предложила поджечь сарай.
– Опыт какой именно эпохи в медицине ты планируешь перенять? – осведомился он. – Все это отдает средневековьем. Разве нет другого выхода?