Слышал я – об этом рассказывала соседка Дора – что греки появились в наших краях в пятидесятых годах, после того, как военная хунта устроила в Греции переворот и началась диктатура «черных полковников». Стали тогда в Греции преследовать демократов и уж, конечно, коммунистов, многим пришлось эмигрировать. Какая-то часть греков нашла приют в Средней Азии… У нас замечательная страна, – думал я с гордостью, когда узнал об этом. Даем приют преследуемым. Ведь и корейцы у нас осели.
Но в последнее время у меня начали возникать другие мысли, какие-то странные, тревожащие. Вот уже второй год, как греки стали сниматься с насиженных мест и уезжать обратно на родину. Уехала, например, наша Дора… Мои одноклассники, в том числе и Димка, тоже поговаривали об этом. Мне очень хотелось спросить: почему? Что их заставляет уезжать в капиталистическую страну? У нас так хорошо. Да они ведь и родились уже здесь, стали нашими, советскими…
Еще больше удивляло вот что: грекам разрешают уезжать. Они спокойно так собираются, ни от кого не скрывая, всем рассказывая. И люди не возмущаются, сочувствуют. Но почему-то если евреи хотят уехать, на них глядят со злобой. Друзья забывают о дружбе, знакомые перестают заходить, кто-то может обозвать предателями родины, сионистами… Мои родственники само слово «Израиль» только шопотом упоминали и уж если собирались уезжать, держали это в глубокой тайне. Вот совсем недавно уехал юркин дедушка Гавриэль, так об этом до самого дня отъезда только горсточка людей знала.
Я и сам считал, что уезжать – стыдно. Но ребята-греки нисколько не стыдятся… Почему?
Вопросов я, конечно, не задавал, стеснялся, но очень было жалко, что такие славные, веселые ребята могут покинуть наш класс.
Так вот, именно Димка Малатос, славный и веселый парень, взялся осуществить «эксперимент». Что он жесток и опасен нам и в голову не приходило.
У кого-то в портфеле нашлись карамельки с начинкой. Их передали Димке вместе с белыми шариками и Малатос отправился в туалет: заменять в конфетах начинку. А мы гурьбой ввалились в класс. Как раз и звонок прозвенел, но Маргарита Васильевна еще не появлялась. В классе, как обычно перед уроком, была шумная толчея, на нашу компанию никто и внимания не обратил… Вот, наконец, и Димка появился – как всегда неторопливо, вперевалочку. Он держал в руке бумажный кулечек и сам посасывал конфетку. Уселся на свое место в конце класса, неподалеку от Ирки Умеровой, брякнул портфель на парту и широко улыбнулся Ирке:
– Конфетку хошь? Бери!
Ирка Умерова… Не было мальчишки – и не только в нашем классе – который не провожал бы взглядом Ирку, когда она шла по школьному коридору. Были взгляды восхищенные, были просто голодные, раздевающие. Ирка это прекрасно знала. Она была хорошенькая, действительно хорошенькая, без вульгарности, фигурка у нее была замечательная, со всеми признаками женственности – и скрывать это Умериха не желала. Если бы не школьные правила, Ирка наверняка приходила бы на уроки в купальнике. Но и платье ее очень походило на купальник – короткое, обтягивающее аппетитный задик и детально обрисовывающее округлые, умопомрачительные грудки. Мы уже были знатоками, мы с жадностью разглядывали любые картинки с изображением голых женщин – будь то вырезки из «ихних» журналов, тайно ходившие по рукам или репродукции картин великих художников. Но таких грудок, как у Ирки, считали мы, никакому Рафаэлю не удалось изобразить.
У Ирки, понятное дело, всегда были поклонники и даже в избытке. Это из-за нее подрался когда-то Тимиршаев с Шалгиным. Оба уже не учились в нашем классе, но Умериха не горевала, нашлись другие.
… Улыбнувшись веселому Димке, Умерова сказала «спасибо» и взяла пару карамелек. Вторая наша «звезда», очкастая Лариска Кадушкина, тоже получила угощение. И Наташка Кистанова. И еще кто-то.
Маргарита Васильевна начала урок с объяснения нового материала. Она водила указкой по висящему на доске большому листу с изображением печени и рассказывала… Что именно рассказывала, я слушать и не пытался, так же, как и все участники «эксперимента». Нам было не до того. Мы следили за «подопытными».
Первые признаки действия препарата появились только к середине урока. Умериха стала какой-то беспокойной. Ерзает по скамейке, сядет то так, то этак, коленки одно о другое потирает. Наконец, подняла руку: