Тут дядя Авнер всполошился и кинулся к врачам…
Получилось так, что кроме дяди Авнера позаботиться о бабушке было некому. Три старших дочери давно отделились и поразъехались. Маруся жила в Бухаре, мама – в Чирчике. У Розы было пятеро приемных детей. С бабушкой Абигай осталась только младшая, двадцатилетняя Рена. А Рена, птица небесная, не то, что о матери, о себе-то не могла позаботиться. Авнеру нелегко приходилось, но он не жаловался. Авнер всегда помогал родителям, он был прекрасным сыном. И сестер очень любил. Может быть, их так сблизило трудное военное детство. Мне кажется, особенно он был привязан к моей маме. У него даже голос менялся, когда он с ней говорил. Уж как любил свою дочку дедушка Ханан, на какие лады не распевал бывало имя «Эстер», приходя к нам в гости! А все же дяде Авнеру удавалось произносить это имя с еще большей нежностью. Еще глубже, еще мягче.
А мама – и у нее ни с кем в семье не было, пожалуй, такой близости, как с братом. Мало сказать, что она любила Авнера, она им восхищалась. Его порядочностью и добротой, его способностями, энергией, успехами.
После армии Авнер закончил Институт народного хозяйства и довольно быстро стал крупным хозяйственником. К тому времени, когда бабушка заболела, Авнер заведовал мясной базой при Военторге. Должность ответственная и, как понимают все, кто жил в те годы в Советском Союзе, очень выгодная. В стране, где кусок хорошего свежего мяса достать не так-то просто, кто не захочет оказать услугу «мясному королю»?
Я слишком был юн, чтобы задумываться о том, пользуется ли дядя Авнер этими выгодами и возможностями. Слышал, конечно, что были у него злобные завистники – при такой должности как им не быть! Они, как могли, старались испортить дядину репутацию. Но мама всегда с гордостью повторяла: дядя Авнер – настоящий работяга! И не потому, что по многу часов высиживает в кабинете в пиджаке и при галстуке. Он предпочитал «мундир» – то есть комбинезон. Наденет его, отправится к своей «армии», к рабочим и солдатам, и вместе с ними то разгружает товар, то наводит порядок в холодильниках и на складах.
Словом, он вел себя не как «начальничек», а как настоящий, рачительный хозяин. И дела у него шли отлично.
Но дядя Авнер обладал не только этими достоинствами… У «мясного короля», была светлая поэтическая душа. Такая же, как у отца его, дедушки Ханана. Отец и пристрастил Авнера с детства к музыке и пению.
Есть у бухарских евреев старинный народный инструментально-вокальный жанр – шашмаком. Это цикл песен, в котором используются стихи различных поэтов, в том числе и прославленных, таких, как Омар Хайям, Низами. А музыка обычно народная. В цикле шесть частей. Потому он и шашмаком: «шаш» по-таджикски шесть, – «маком» – часть. Песни поют и свадебные, и, конечно, любовные. Исполняются они в сопровождении таджикских музыкальных инструментов, ударных и смычковых. При этом у песен своеобразная и сложная вокальная структура. Петь надо все выше и выше, доходя до очень высоких нот, а потом – плавно спускаться. Певцу, чтобы справиться с такой «дугой», необходим огромный голосовой диапазон.
Ко времени революции это замечательное искусство было почти забыто. Как ни удивительно, вспомнили о нем и стали возрождать в основном бухарские евреи. Мой дед Ханан был в их числе.
Дедушка Ханан был из породы тех прекрасных людей, которых обыватели называют чудаками и которых, к счастью, так много в еврейском народе. Он был добрым и щедрым настолько, что тому, кого пожалел, мог отдать последнее. За что ему, кстати, нередко доставалось от бабушки: ведь ей потом приходилось думать, чем накормить семью. До старости Ханан не терял способности увлекаться самыми неожиданными вещами – такими, например, как шашмаком. Он и сам пел прекрасно, и собирал редкостные записи шашмакома.
Словом, дядя Авнер получил от отца неплохое наследство, в котором, кроме высоких душевных качеств и понимания прекрасного, были и любовь к шашмакому, и коллекция старинных пластинок. Не мудрено, что старший сын дяди Авнера, Борис, стал музыкантом.
Но вернемся к болезни бабушки Абигай. Уж каким врачам показывал бабушку дядя Авнер, того я не знаю, но все-таки у него появилась надежда, что ее согнутые, будто окаменевшие колени можно разработать.
К нашему очередному приезду из Чирчика бабушку лечили вовсю: массажи, прогревания, лекарства. И среди прочего – та ужасная, похожая на средневековую пытку процедура, которую я в тот день увидел своими глазами.