– Локшев, залазь! – и Гергий Георгиевич ставил карандашом птичку в потрепанном, как его пальтишко, журнале.
Грузовик дергался, отъезжал и начинал кружиться по полю. А мы, сбившись в кучу, комментировали качество вождения и нервничали, ожидая своей очереди. Нас обдавало гарью бензина и пылью – в сухие месяцы она густыми клубами валила за машиной. Но нам это было безразлично, мы только поматывали головами и, не спуская глаз с машины, обсуждали каждый Сашкин промах. А у Локшева их было достаточно.
– Гляди, как виляет. Места мало, что ли?
– «Широка страна моя родная»… Сейчас столб где-нибудь найдет!
Все хохотали, и я вместе со всеми. Но смех мой был фальшивым. Если кто и был способен найти столб в открытом поле и врезаться в него, так это я.
Наш грузовик, как и все отечественные, имел педаль сцепления, к тому же двойную. Собираясь поменять скорость, ты должен был для начала выжать эту педаль. Выжать, как учил нас Георгий Георгиевич, без промедления, плавно и до конца, иначе мотор заглохнет. Именно эта чертова педаль причиняла мне невероятные муки. Не мне одному, конечно, но надо мной она просто издевалась. Она не желала выжиматься без промедления и тем более плавно. Мне редко удавалось понять, дошла ли она до упора и в каком ритме ее отпускать. Казалось, единственное ее желание – добиться, чтобы мотор заглох. И она этого добивалась достаточно часто.
– Осторожно! Не рви… – лицо Георгия Георгиевича постепенно краснеет. Он тоже нервничает. В сотый раз за день!
Мотор рычит. До перехода на скорость повыше я еду на максимальных оборотах. «Так… Сбрасываю педаль газа… Теперь сцепление… Переключаюсь на нейтралку…» Господи, кто же это выдумал двойное сцепление, поглядеть бы на него! Выжать – нейтралка – сбросить – снова выжать – и уж теперь только можно переключиться на скорость повыше. «Выжимаю… Ой!»
Я опять не успел. Мотор заглох! Я весь взмок. Опять завожу машину – и все начинается сначала.
– Рвешь, рвешь! – почти стонет Георгий Георгиевич. Выглядит он не лучше, чем я. – Не торопись. Погляди, какие кренделя выписываешь!
«Погляди»… Будто я сам не знаю! Будто не слышу, хоть мотор и рычит, как там хохочут и улюлюкают мальчишки! А пытка продолжается. Машина то глохнет, то движется рывками. Но вот, наконец, мне удается без позорного срыва перейти на третью, а затем и на четвертую скорость. «Гр-рр, гр-ррр» – уже менее напряженно рычит мотор. Вцепившись в баранку, я выжимаю педаль газа, теперь уже с удовольствием. У-ух, как подкидывает на кочках! У меня талант, я будто специально их выбираю.
– Куда разогнался! Сейчас выскочим оба! – кричит Георгий Георгиевич. Он подпрыгивает, как и я, но пока терпит, не жмет на свою инструкторскую педаль тормоза. Душа-человек, понимает нас, ребят!
Э-эх-х, свобода!.. Длинный хвост пыли, завихряясь, расширяясь, застилает чуть ли не все поле за машиной. Вперед, вперед, вперед! «Какой русский не любит быстрой езды…» Кто это написал? Гоголь? А если я не русский?.. И при чем тут вообще русский – не русский? Э-эх-х!
Жужжит мотор, громко скрипят – аж мне в кабине слышно – борта старенького кузова, темно-зеленые когда-то, а теперь выгоревшие, поцарапанные, выщербленные. Но мы любим свою дряхлую лошадку, даже этот шум и тряску любим. Разве же это – настоящая езда, если без шума и без подбрасываний катишь по гладкой мостовой? Ничего и не ощущаешь, будто на месте стоишь. А вот в грузовике, особенно в кузове, на скамейке, установленной вдоль длинного борта, – хоть и держишься за перекладину, будто рок танцуешь или латинский какой-нибудь танец. Качаешься, извиваешься, все мышцы твои подергиваются в ритме тряски, голова мотается, вот-вот слетит и покатится куда-то кубарем…
Э-эх, красота!…
– Стоп! Приехали! – командует Георгий Георгиевич. Я так разошелся, что и не заметил, как он нажал на свой тормоз.
Автодело было нашим любимым предметом, дававшим к тому же ценные профессиональные навыки. Но имелись и другие уроки труда. Каждый четверг мы целиком проводили в одноэтажном здании, стоявшем в школьном дворе. И это был для нашего 9 «А» благословенный разгрузочный день. Ни съездов партии, ни великих писателей, ни заковыристой алгебры! После двух прекрасных часов, проведенных с Георгием Георгиевичем, пересекаем коридор – и вот тебе мастерская, где мы еще два часа учимся работать с металлом. В этом же здании находился и класс, где наши девочки изучали благородное искусство вышивки (к вождению машины их не допускали, что нам тогда казалось вполне естественным). Была здесь и деревообделочная мастерская. В ней мы работали в прошлом году. Проходя мимо двери, за которой так приятно пахло стружкой и опилками, мы грустно вздыхали.