— И… в чем же оно состоит?
— Это дело, — сказал Борисов, — касается одного из ваших подчиненных.
— Кого же именно? — поинтересовался Николай Васильевич, даже не пытаясь угадать.
— Дело касается Лукашевича.
— Простите, кого? — удивился Николай Васильевич.
— Лейтенанта Лукашевича. Из второго сектора.
— Ах, да!
Действительно, Николай Васильевич даже забыл о том, что у него есть такой подчиненный. Пожалуй, лейтенант Лукашевич был самым незаметным офицером не только в восьмом отделе, но и во всем управлении. Тише воды, ниже травы, особых примет нет… неудивительно, что эта фамилия могла запросто вылететь из головы.
— И в чем же… провинился лейтенант Лукашевич? — спросил Николай Васильевич.
— В том самом, — многозначительно ответил Борисов.
— В чем самом? — не понял Николай Васильевич.
— В шпионаже, — пояснил Борисов. — В шпионаже в пользу иностранной державы.
Николаю Васильевичу показалось, что кто-то огрел его обухом по голове. Действительно, такая новость могла огорошить кого угодно. Особенно если учесть, что в шпионаже обвинялся невзрачный и незаметный Лукашевич.
— А… это точно установлено? — с надеждой в голосе спросил Николай Васильевич. — Или только подозрения?
— Совершенно точно, — не оставил от надежды камня на камне Борисов. — Все данные тщательно проанализированы, и ошибки быть не может.
Николай Васильевич был просто потрясен. Лукашевич — шпион? Как же такое возможно? Уж на кого-кого, а на Лукашевича он бы не подумал никогда… Как не подумал бы, скажем, на Борисова.
— Здесь все детали, — сказал Борисов, доставая из портфеля-«дипломата» увесистую папку. — Отчеты о наблюдениях за обьектом, аналитические выводы, прочие доказательства…
Николай Васильевич даже не пошевельнулся. Что там читать — и так ясно, что Борисов все сделал как надо. На то он и Борисов.
— Я попросил бы вас, товарищ полковник, — добавил Борисов, — ознакомиться с материалами дела и… принять надлежащие меры.
Какие именно меры, майор не уточнил — но Николай Васильевич прекрасно знал это и сам. Арест, суд, приговор — а потом… Перестройка перестройкой, демократизация демократизацией, а статью об измене Родине еще никто не отменял.
— Разрешите идти, товарищ полковник? — встал из-за стола Борисов.
— Да-да, майор, идите, — отрешенно кивнул Николай Васильевич. — Впрочем, нет, постойте. Чисто любопытства ради… а на кого он работает? На какую страну-то?
— На Германию, — бесстрастно ответил Борисов.
— Твою мать… — выдохнул Николай Васильевич.
Борисов лишь кивнул головой, явно соглашаясь с подобной оценкой создавшегося положения.
Действительно, в такой нестандартной ситуации Николай Васильевич не находился еще ни разу.
11:30
Минск
Средняя школа номер 23
До конца урока литературы оставалось пятнадцать минут.
— Хотя «Разгром», — продолжила обьяснение нового материала Анна Станиславовна, — и является единственным значительным произведением Александра Фадеева, но тем не менее этого романа хватило писателю для того, чтобы войти в когорту советских классиков. После того, как «Разгром» получил очень высокую оценку со стороны не только советских, но и зарубежных критиков…
Увы, не все ученики 10-го «А» слушали рассказ о жизни и творческой деятельности классика советской литературы с должным вниманием. В частности, сидящие на последней парте Ринат и Петя предпочитали тонкостям русской литературы самостоятельные занятия русским языком. Они увлеченно играли в «виселицу».
Но и от этого интеллектуального занятия Рината отвлекли какие-то звуки, внезапно послышавшиеся из-за стенки.
— Что это там за базар в коридоре? — тихо спросил он.
— А, знаю, — кивнул головой Петя, явно что-то вспомнив. — Это делегация. Иностранцы.
— Ух ты! — Глаза Рината загорелись. — А откуда?
— Из Кишинэу, — ответил Петя.
— А это где?
— В Румынии.
— Тьфу! — разочарованно плюнул Ринат, угодив прямо в кружочек, изображающий голову нарисованного «висельника». К счастью, Анна Станиславовна этого не заметила.
— Чего плюешься-то? — поинтересовался Петя не столько укоризненным, сколько удивленным тоном.
— Да ну… — махнул рукой Ринат. — Тоже мне иностранцы. Добро бы американцы или, там, англичане.
— Размечтался, — хмыкнул Петя.
— Ну или, на худой конец, шведы или японцы. А то румыны.
— Ну так ведь заграница.
— Тоже мне заграница. Нет, Петруха, это неинтересно. Все эти румыны, поляки, юги, французы… Такие же соцстраны. Никакой разницы.