Гитара у Высоцкого появилась примерно на третьем курсе. Первым мне об этом рассказал покойный Белкин Александр Абрамович, преподаватель русской литературы. И он мне сообщил, что Володя – поэт. Я удивился: «Кто?» – «Вот он. Настоящий поэт. Вы просто не знаете этого». Но я тогда не отнесся к его словам серьезно, хотя и запомнил их.
Дело в том, что в общежитии было неспокойно, и Вениамин Захарович постановил, что в субботу и воскресенье педагоги по очереди там дежурят. Белкин как раз попал на дежурство, когда Володя с ребятами устраивали вечеринку. Там были московские ребята, которые пропадали на Трифоновке, потому что в общежитии проще выпить-закусить. Туда и Сева Абдулов бегал до того, как стал студентом. Я думаю, что они подружились, когда Володя был на третьем курсе. А дружили они необычайно. Володя Севу обожал, несмотря на то что был старше минимум на четыре года.
Так вот – Белкин. Он читал классическую русскую литературу начиная с XVIII века. Читал увлекательно, я сам ходил на его лекции – было интересно послушать. Ребята ему очень доверяли и не любили – обожали! (Так они обожали и Андрея Донатовича Синявского.) Боюсь сказать, какие стихи и песни он имел в виду, говоря о Володе как о поэте. Но если бы мне сказал об этом Массальский, Тарханов или Витя Монюков, я бы не отнесся к их оценке с таким доверием…
С какого-то момента в мои обязанности вошло заниматься распределением выпускников. В ту пору почти нигде, кроме Москвы, не было театральных вузов, поэтому театры начинали слать гонцов еще в декабре-январе. «Право первой ночи» было испокон века у Художественного театра. Те, кто шли туда, оформлялись еще на третьем курсе через Первый отдел: Художественный был режимным и находился на особом положении. У Юры Пузырева, например, отец оказался «врагом народа» (позже его, конечно, реабилитировали) – и Юру немедленно выкинули: как сын врага народа может работать в Художественном театре?…
Несмотря на то что Володя учился нормально, устроить его в театр было непросто: трудные внешние данные – тяжелый прикус, тяжелая челюсть, небольшой рост.
Встречал я Володю и после окончания им Школы-студии. Как-то был в Москве кинофестиваль, по-моему, чуть ли не первый. Марис Лиепа впервые танцевал «Дон-Кихота» в Большом театре, и Рита Жигунова, его жена, пригласила меня на этот спектакль. И Высоцкого с Мариной Влади она пригласила тоже. В Большом театре Володя с гордостью познакомил нас.
…С 1964 по 1974 год я служил у Образцова в Театре кукол. Ходил ли Володя туда на спектакли, не знаю. Но его концерт в театре устраивал я. Меня попросил местком, я позвонил и сказал, что, мол, Володя, Сергей Владимирович Образцов очень хотел бы послушать. (Образцов всегда поддерживал Театр на Таганке, писал рецензии.) Володя говорит: «Я боюсь, что будет много народу». Я пообещал, что – только для коллектива театра, даже не в Большом зале, а в Малом, на двести мест. «А я там был?» – спрашивает. «Нет, – отвечаю, – когда вы были маленьким, то не существовало этого здания. А когда вы стали большим, вы посещали Большой зал. Малый вы не знаете. Это сказочно красивый, очаровательный зал».
Выступить в Театре кукол он согласился, но не смог сразу назначить число. Чуть ли не сказал, что сам мне позвонит. Я предупредил, что заплатить за выступление мы не можем. «Борис Михайлович, о чем вы говорите! Я с удовольствием это сделаю ради вас, ради Сергея Владимировича. Сами вы будете?» – «Да, – говорю, – и жена моя придет».
Ездила за Володей Алла Костюкова. День, помню, стоял холодный, зимой 1973-го. Аншлага не было, потому что пускали только творческих работников: художников и актеров. Мы не разрешили даже приводить мужей и жен.
Образцов не присутствовал. Кажется, с частью труппы находился за границей. Концерт прошел замечательно. И Володя остался очень доволен.
Его, по-моему, не фотографировали. А записывал наш радист. Благодарила Володю, если мне не изменяет память, Ева Синельникова, которая теперь живет в Америке.
Принимали его идеально. Он хорошо выглядел, находился в хорошей форме, не было такого, как иногда говорят: «Знаете, я сегодня неважно себя чувствую…» Сам несколько раз спрашивал: «Вы не устали?»…
В 1976 или в 1975 году я вернулся из Польши, и мы с Лёней Харитоновым пошли обедать в ВТО. То ли мы сидели, а Володя к нам подсел, то ли наоборот.
Они с Леней очень хорошо относились друг к другу. Когда я, бывало, говорил: «Эти блатные песни Высоцкого…», Лёня возмущался: «Ты не понимаешь! Это замечательно! Он – Есенин наших дней!» – «Он?» – «Да, он! Тебе потом стыдно будет – ты повторяешь, что говорят партийные функционеры!»