— Ты как? — интересуется Дрейк.
— Отлично, — отвечаю я. — Я же просто сижу и ничего не делаю.
— Рука не болит?
— Болит немного, но терпеть можно. Если что, лишаться чувств я не собираюсь, не бойся.
— Хорошо, — отвечает Дрейк и умолкает.
Некоторое время мы летим в тишине, затем из леса поднимается стайка птиц и сопровождает нас, перекликаясь.
День нежаркий, солнце затянуто облачной пеленой. Драконья спина тёплая, я мерно на ней покачиваюсь. Негромкие птичьи голоса убаюкивают меня, и я погружаюсь в лёгкую дремоту.
— Держись крепче, — внезапно командует Дрейк.
— Что такое? — не понимаю я. — Держусь я, держусь. Падать не собираюсь.
— Это хорошо, — говорит он и внезапно складывает крылья, ныряя вниз.
— А-а-а! — только и успеваю произнести я, судорожно цепляясь за ремни. Затем чувствую, как нас бьют ветки, и наконец мы приземляемся в пышный куст. Это малинник.
— К чему такая внезапная посадка? — недоумеваю я, пока Дрейк пытается выползти из колючего куста.
— Начинается гроза, ты что, не заметил? — спрашивает он. — Лететь небезопасно, лучше поищем укрытие.
Мы устраиваемся под ветвями старого большого дуба, а в это время с неба начинают литься потоки воды. Даже густая листва над нашими головами не спасает.
Дракон вытягивает надо мной крыло, устроив что-то вроде навеса, а сам сидит с недовольной мордой и трясёт ушами каждый раз, как капли падают ему на макушку.
— Не люблю дождь, — ворчит он.
— А я люблю, — говорю я и вздрагиваю, потому что дракон пошевелил крылом и с него мне за шиворот потёк небольшой ручеёк. — Только я люблю при этом сидеть в тёплой комнате у окна.
— В тёплой комнате, — шмыгает носом дракон, — я и грозу люблю, и метель, и штормовой ветер.
На некоторое время мы замолкаем.
— Знаешь, Сильвия однажды говорила мне, что воображение может помочь в подобных ситуациях. К примеру, если ты замерзаешь, можно представить, что сидишь у камина, и станет теплее, — вспоминаю я.
— И как, воображение хоть раз тебе помогало?
— Да я и не был в таких ситуациях прежде. Хотя постой, помню один раз. Это случилось, когда к нам с визитом пожаловала одна знатная дама, а перед тем мы с Сильвией прокрались на кухню и стащили все пирожные, которые готовились для вечернего приёма.
— Так что же, у вас во дворце тогда было холодно? — удивляется дракон. — И при чём тут пирожные?
— Да при том, что я ими объелся, но пытался представлять, что меня не тошнит.
— И что, полегчало тебе? — дракон заинтересованно смотрит на меня, при этом он опять забывает придерживать крыло, и мне течёт на голову.
— Да, полегчало, — ухмыляюсь я, — сразу после того, как меня вывернуло даме на платье.
Дракон хмыкает и ёжится. Затем мы вновь недолго молчим, и я всё же пытаюсь представить, что сижу в тёплой комнате. Но в мокрую спину дует, подо мной образовалась лужа, и воображение разводит руками.
— Плохо, — вздыхает дракон. — Задерживаемся — плохо, и ты промокаешь — плохо. Мы тебе едва жар сбили. Возьми хотя бы мою куртку из мешка и прикройся. Возьми, говорю.
Я послушно развязываю мешок. Это нелегко сделать задубевшими от холода пальцами левой руки, поскольку правой всё ещё больно шевелить. Приходится помогать себе зубами и надеяться, что не лишусь их и не начну шепелявить, как Беляшик. В отличие от него, надежды восстановить зубы у меня не будет.
Когда я наконец извлекаю куртку из мешка, то обнаруживаю, что она насквозь промокла, как и всё остальное, что было внутри.
— Просто замечательно, — говорю я дракону и сажусь в лужу, накрывая голову мокрой курткой. В этот момент всё вокруг освещается яркой вспышкой, а следом за тем над лесом в низком небе грохочет гром. Да ещё как грохочет! У меня даже уши заложило.
— Ай! — вопит мне в левое ухо дракон, перекрикивая гром. Похоже, это последнее в моей жизни, что я услышу левым ухом.
Угрюмые и промокшие насквозь, мы дрожим, жмёмся друг к другу и ждём, когда же распогодится.
Наконец дождь слабеет. Тучи уходят на запад, и хотя ещё доносятся слабые отголоски грома, но гроза уже позади.
Беляшик встаёт резким движением, ударив по стволу дуба, из-за чего на меня обрушивается целый водопад с листвы. Не замечая этого, мой крылатый спутник отряхивается, и я покрываюсь новыми брызгами и грязью.
— Ну вот, — довольно сообщает он, — я почти сухой!
— Рад за тебя, — мрачно говорю я и отхожу, скользя по мокрой земле. — Я бы тоже не против просохнуть.