Над сценой-настилом висел экран. Возле него стояли какие-то странные машины, свешивались шланги и лампы. Окон в зале не было, а мягкий, приятный для зрения свет струился неизвестно откуда. Постепенно Васю окружил целый взвод седовласых, русых, лысых, черноволосых, худых и толстых людей в белых шелковистых халатах и белых шапочках, которые придавали этим людям очень ученый и даже несколько устрашающий вид. Среди них выделялся смуглый старичок с пронзительными глазами. Он первый пожал Васину руку и с легким, чуть сюсюкающим акцентом представился:
– Меня зовут Ли Чжань. А тебя – Вася? Очень хорошо…
Еще не совсем понимая, что же в этом хорошего, Вася решил, что перед ним китаец, и подумал:
«Какой он? Наш, русский, китаец или оттуда, из Китая? – Но, поразмыслив логически, решил: – Нет, наверно, китайский китаец. Он уже старенький. Если бы он жил все время у нас, он бы говорил по-русски без акцента».
Потом Вася знакомился с другими учеными-докторами и с удивлением отметил, что многие из них говорили по-русски с большим трудом. Но задуматься над этой странностью он не успел, потому что в зал вошли высокие смуглые люди в легких развевающихся одеждах. Вася без труда отгадал, что это пришли индусы. Их сейчас же окружили другие врачи, и они стали оправдываться:
– Пришлось делать крюк. Над Тибетом сильные магнитные бури. Кроме того, мы залетали за бирманскими товарищами.
– Да, что-то в этом году слишком много всяких бурь! – покачал головой Ли Чжань. – Наши австралийские и американские коллеги задержались в Индонезии. Ну, я думаю, что мы не будем откладывать конференцию? Я думаю, что можно организовать им телепередачу.
Самый молодой из всех присутствующих на конференции – высокий, белокурый, подчеркнуто аккуратный и чистенький врач – как бы в знак одобрения наклонил голову. В то же время в его глазах мелькнула искорка превосходства, точно он знал нечто такое, чего не знал никто. И эта чистоплотность, и это сознание собственного превосходства показались Васе странно знакомыми. Уже наученный горьким опытом, он подумал было, что перед ним еще один из его выросших соучеников, но потом отбросил такие мысли: аккуратный врач был слишком молод для того, чтобы учиться с Васей. Молодой врач едва заметно улыбнулся и ответил Ли Чжаню:
– Хорошо. Я организую телепередачу.
Он собрался было уйти, потом озабоченно посмотрел на Васю, подумал и улыбнулся.
– А вам, наш юный гость, придется заняться делом: заполнять анкеты. Вы… вы умеете писать? – спросил молодой врач совершенно серьезно.
Ну всего ожидал Вася, только не такого по меньшей мере странного вопроса. Неужели этот белокурый красавчик думает, что полвека назад жили только дикари, которые даже писать не умели? Вася хотел было возмутиться, но потом подумал: заполнять анкеты – дело не очень интересное. Может быть, это лучше сделают другие? Но врать он не стал, а только скромно наклонил голову. Врач кивнул, и на его красивом, тщательно выбритом лице опять мелькнула улыбка превосходства.
– Ну ничего, – сказал он, – это дело поправимое. Я сейчас организую заполнение анкет.
Он ушел, и вскоре в зал вошла регистраторша в белом халате. Поджав тонкие губы, она так сердито посмотрела на ученых-докторов, точно они уже мешали ей работать. Она села за стол, подозвала Васю и громко, как учительница, которая спрашивает правило у двоечника, окликнула Васю:
– Мальчик, как твоя фамилия? Имя? Отчество? Национальность? Место рождения?
Вася Голубев терпеливо и довольно вежливо отвечал на эти привычные вопросы, и регистраторша, не глядя на него, строчила вечной ручкой по бумаге. Все шло как по маслу. Но вот регистраторша задала новый вопрос:
– Год твоего рождения?
Вася несколько помедлил, и она подсказала:
– Ну возраст? Сколько тебе лет?
– Год моего рождения тысяча девятьсот сорок второй. Мне… тринадцать лет… – Голос у Васи чуть дрогнул.
Регистраторша сначала написала ответ, потом задумалась, недоверчиво покосилась на анкету, потом на Васю, потом снова на анкету. Наконец она убрала одну из многих прядок седеющих волос под белый колпачок и сердито сказала:
– Нужно отвечать точно: не тысяча девятьсот сорок второй, а тысяча девятьсот девяносто второй. Не маленький.