Меня интересовали образцы растений, что тоже было частью работы, но в первую очередь хотелось полюбоваться и проникнуться новым миром. Дать шанс ему полюбить себя.
Поэтому, ещё раз проверив воздух на наличие опасных патогенов и выпив, на всякий случай таблетки, создающие искусственную иммунную систему, как броня охватывающую весь мой организм, я рискнул выйти без шлема.
Лесной шум окружил меня со всех сторон. Где-то недалеко слышался бег ручья, над головой шумели листья, множество незнакомых запахов растревожили мой нос, так что первое время хотелось постоянно чихать; повсюду стрекотали насекомые, слышался треск какого-то лесного плотника: мне удалось его рассмотреть – то была птица с красным пятном на голове, она что-то выискивала в дупле дерева.
То пригибаясь к земле, чтобы получше рассмотреть заинтересовавшее растение, то подходя вплотную к деревьям, проводя пальцами по их влажной коре, то прислушиваясь или высматривая что-нибудь в стороне, я продвигался вперёд, не забывая, однако, где нахожусь. Одну руку я постоянно держал сбоку на бедре, где был прикреплён пистолет.
Я почувствовал, как от некоторых деревьев волнами шёл сильный, приятный запах; я подошёл к одному из них поближе: вместо листьев у него были какие-то иголки, а терпкий, кружащий голову запах стал почти таким же густым, как дым от костра. Мне он понравился, я захотел взять образец. Однако вопрос, заданный мне, застал врасплох:
– Кто здесь? – послышался настороженный, старческий голос.
Я замер и покрепче ухватил рукоять пистолета.
– Пусть ты и остановился, но я всё равно слышу твоё дыхание. Ты не зверь, но и не человек – слишком далеко отсюда селения людей. Да и запах от тебя вовсе не человеческий. Так кто же ты? – требовательно вопросил незнакомец.
Моя растерянность удвоилась, потому как я совсем не понимал речь. Знал только, что каким-то образом сюда забрёл абориген и мог только догадываться о его вопросах.
Я уловил какое-то движение сбоку от себя, но сам ещё не шевелился.
– Что же ты молчишь? – голос человека, пусть такой же дрожащий, но уже утративший нотки беспокойства, вновь долетел до моих ушей, – Хоть я и слеп, но мои уши и нос ещё никогда не подводили.
Наконец я решился осмотреться. Неожиданный гость стоял за деревьями, в нескольких шагах от меня. Одежда на нём была ветхая, как и он сам; какая-то мешковина скрывала его тело: стянутая сзади на спине, она свободно свисала на впалой груди. Редкие его волосы скорее напоминали растрёпанную паутину. Сапоги на ногах были выше колена и казались непропорционально большими.
Человек смотрел прямо перед собой ничего не видящими глазами.
Стараясь не шуметь, я пошёл прочь от него. Человек услышал – повёл головой в мою сторону, но больше не произнёс ни слова. Он стоял на полусогнутых ногах всё в той же позе, держа какие-то инструменты в своих старых руках с узловатыми пальцами.
Я вбежал на корабль, закрыл за собой люк.
Усидеть на месте не получалось. Я то вставал, то садился, то опять вставал и всё порывался что-нибудь сделать. Случившаяся встреча не давала мне покоя. По правилам мне требовалось доложить о непредвиденном происшествии, но я медлил. В конце концов, восстанавливая в памяти произошедшее, я вполне осознал, что человек не мог видеть меня – он был слеп.
Значит и как такового контакта не могло быть. Тогда тем более не было причин не говорить об этом тринадцатому.
И всё же.
И всё же хотелось бы знать, что он говорил, как оказался здесь и почему я испугался этой встречи сильнее, чем он? Как будто он был готов, а я нет.
Сколько в таких метаниях прошло времени сказать бы не смог ни сейчас ни после. Как будто я выпал из течения и оказался на берегу реки, несущей в своих водах время.
Сесть за работу не получилось бы при всём желании, когда мысли крутились вокруг того аборигена оставшегося снаружи, за кораблём.
– Ну, что же Глазастик, была не была, – решился в конце концов я. Взяв с собой компьютер, чтобы он переводил речь туземца, если тот опять обратиться ко мне, я направился к месту встречи.
Стараясь соблюсти какую-никакую осторожность, я решил выйти к нему не напрямую от корабля. Для этого сделал небольшой крюк и показался с противоположной стороны.
Старика я застал там же, уже за работой. Вначале я решил, что ошибся, и он всё-таки не был слепым. Ведь он рисовал. Перед ним стоял мольберт с холстом, а в руках он держал краски.
Но в итоге, по его движениям я понял, что всё таки глаза его ничего не видели. Однако, как это я наблюдал со стороны, он с поразительной уверенностью наносил один штрих на другой и на холсте вырисовывалась довольно точная картина природы перед ним.