Я тщательно вслушивался в то, что переводил мне компьютер, прокрутил несколько раз ответ, но вновь не смог постигнуть смысла. Какими-то загадками говорил человек. Либо ещё слишком плохо был разобран их язык.
Художник тем временем спросил ещё:
– Наверняка ты не один разведчик, вас много.
– Сотни.
– Не мало. Не мало. Так что же вы все ищите в космосе?
Я пожал плечами.
– Наверное, разум.
Даже за щедрое вознаграждение я бы не смог пояснить, почему сказал «наверное». Возможно потому, и я это понял, когда был задан прямой вопрос, что мы уже перестали искать его. Разум. Он обесценился с точки зрения экономики, развития, прогресса: той модели мира, что нагромоздилась у нас дома. Десятки сильных доводов прогнали его с информационного поля.
Человек улыбнулся.
– Разум. Изрядно же вы отклонились от курса.
– Изрядно… почему? – не сразу понял я о чём говорил мой странный, в чём я уже не сомневался, собеседник.
– Потому что разум надо искать в первую очередь в самих себе, а не на далёких планетах. На других планетах ищут или ресурсы или ответы на совершенно иные вопросы.
– На какие же?
Художник пожал плечами.
– У каждого они свои. Однако всё одно. Да, всё одно.
Старик вдруг начал рисовать так быстро, что я едва успевал уследить за его рукой. Я понял, что ему не нравится Глазастик в нынешнем виде. Он был чужеродным пятном на картине.
Рука двигалась, кисть рисовала, а тело его оставалось неподвижным. Я испытал восхищение. Как мог слепец так ясно видеть?
Какими-то тайными художественными приёмами он вписал корабль в окружающий его мир. Теперь он не казался чужим, оставаясь при этом инопланетным гостем.
– Мне кажется, что так лучше, не находишь?
– Да, мне нравится, – согласился я.
– Это хорошо.
– Как ты можешь писать?
Человек улыбнулся, видимо он давно ждал такой вопрос:
– Ты спрашиваешь, потому что видишь, что я слеп?
– Да.
Старик склонил голову на бок, точно обдумывая ответ.
– Знаешь, я и сам не могу тебе сказать, как получается, что кисть ложится на холст ровно так, чтобы получалась картина. Как и не могу сказать, как вижу то, что переношу на холст. Видимо, всё дело в том, что мне повезло избавиться от посредничества глаз, часто отвлекающихся на ненужный блеск и научиться обращаться напрямую к сердцу.
Художник отошёл от картины на три шага, как бы окидывая взором получившейся результат, затем повернулся ко мне.
– Вижу, что тебе тяжело понять меня. Это потому что ты привык думать на своём языке.
– Наверное. Ваш язык не прост.
– Наверняка, как и ваш будет для меня.
Старик поднял голову к небу:
– Однако солнце уже клонится к закату, пусть здесь в это время никогда и не бывает тёмных ночей, но я устал и хочу отдохнуть.
– Ты уходишь?
– Да, к себе, но если хочешь, то можешь пойти со мной, тут недалеко.
Я удивился такому доверительному предложению. Человек совсем не знал меня.
– Прости, мне нельзя покидать корабль.
– Понимаю. Понимаю. Картина ещё не закончена, я приду сюда завтра.
Мы расстались.
Погрузившись в свои мысли, сбивающие друг друга, я вернулся к Глазастику. Он стоял на прежнем месте. Странно, но я как будто посмотрел на него через окно открытое человеческим художником и увидел его чужеродность здесь. Откуда она могла взяться, если этот мир был для меня чужим, а не тот, чьей частью был мой верный Глазастик.
Совершенно необъяснимые чувства овладели мной.
И вновь я стал ребёнком, способным с раскрытой душой принимать всё на веру и удивляться смело, без рациональных ограничений.
С душой утомлённой, но успокоенной, я уснул.
***
Назавтра я застал человека на том же самом месте, даже ножки мольберта были воткнуты ровно в те же ямки, что остались со вчерашнего дня.
– Доброе утро, разведчик, – поздоровался он со мной, хотя мне казалось, что ступаю я совершенно бесшумно.
– Доброе утро, – поздоровался и я, однако мыслями был глубоко внутри себя.
Человек прервал свою работу, повёл головой в мою сторону:
– О чём ты беспокоишься? Не сочти мой вопрос за праздное любопытство. В твоём голосе я услышал, как тебя что-то тревожит.
Действительно, проснувшись на удивление бодрым, выспавшемся, за скорым завтраком перед путеводительной панелью, я испугался того, как легко нарушаю правила. Испугался вдруг появившейся у меня безответственности, как будто я был не опытным разведчиком, а каким-то героем подростковой фантастики, беспечно преступающим всевозможные правила.
– Да, – мгновение поколебавшись, я решился быть откровенным – зачем врать? – меня действительно кое что беспокоит. Вольно или невольно, я нарушил правила и вступил в контакт с тобой – представителем инопланетной цивилизации, – что запрещается. Об этом мне надо было сразу сообщить, но я до сих пор этого не сделал.