За очередной кружкой, а я уже привык, что одной кружкой чая человек никогда не ограничивался, он принялся рассказывать про свою первую любовь. «Давно это было. Батюшки, как давно!», – начал он, а я почувствовал себя любопытным юнцом у лагерного костра.
Любовь.
Как же замечательно, думал я, что это чувство одно для всех.
***
Оказалось, что наступил вечер.
– Спасибо, за чай и…, – хотел поблагодарить я, но не нашёлся, как сказать.
Человек махнул рукой, показывая, что не надо слов.
– Ты сможешь прийти завтра? Картина как раз будет готова, хочу отдать её тебе.
– Мне?
– Да, мне кажется так надо.
– Хорошо, приду.
– Утром, мне не долго осталось. Утром.
Человек повернулся к картине и взял кисть. Я понял, что пора уходить.
– Дъо-бърои нъо-чи, – произнёс я на человеческом языке. Направился к кораблю.
– Подожди! – окрикнул меня художник, когда я сделал несколько шагов.
Я обернулся.
– Скажи… А наша планета – она всё так же прекрасна из космоса, как и на сохранившихся записях? Всё такая же голубая?
Она была прекрасна. Жемчужина.
– Да, ответил я.
Старик неловко кивнул, несколько раз быстро моргнул и вернулся к картине.
Впервые за очень долгое время я спал совершенно без снов. Мне не снилось ничего, от чего бы я мог проснуться посреди ночи. Не снился и дом у озера. Я просто спал. Набирался сил, перед следующим днём «полным шалостей и озорства», как сказал бы отец. Только не шалости теперь ждали меня. Беззаботная легкомысленность детства осталась позади, в счастливых воспоминаниях.
Утром на прежнем месте – перед входом в палатку – я увидел склонённого над картиной художника. Мне захотелось крикнуть ему, поприветствовать, но тут понял, что не знаю его имени. Я даже на миг остановился от неожиданного открытия. С желанием скорее это выяснить – ускорил шаг.
Человек не шевелился. Он сидел так, как будто устал за работой и теперь незаметно для самого себя задремал. Голова его лежала на груди, одной рукой он упирался на колено, а другая, с кистью между пальцев, свисала вниз.
Я подошёл и впервые увидел картину.
На ней был я. Именно такой, каким не вижу себя в зеркале, а каким ощущаю внутри. Старый, слепой человек увидел меня, мои переживания, мои страхи, мои мысли, мои изменения, произошедшие за эти дни, мои родившиеся чаяния. На картине стоял тот я, что не был мной, но был всеми нами.
Я обошёл костёр, окружённый камнями, не дающими ему распространиться по лесу. И приблизился к картине, чтобы лучше рассмотреть её. Рука сама по себе потянулась к ней.
– Как, как у тебя это получилось? – в волнении воскликнул я, оборачиваясь к нему.
Человек не ответил, хотя я был уверен, что он проснулся, а теперь наблюдает за мной, ведь от меня было столько шума!
Тогда я склонился над ним.
Глаза его были закрыты.
Он не дышал.
Душа оставила старческое тело.
Просвечивающие всё на свете глаза навсегда остались закрытыми.
Я опустился на колени рядом, кончиками пальцев проведя по его опущенной руке, а затем обхватил её. Она была тёплой, такой, какой запомнилась по первому прикосновению несколько дней назад. И в ней всё так же была кисть. Теперь мы как будто вместе держали её.
Рядом, на земле, лежал бутылёк с прикреплённой к нему бумагой. Не сразу я решился поднять его. Когда взял, то почувствовал терпкий запах пихты. Бумага оказалась запиской. Почерк был стройным, как полевая трава под весенним ветром:
«Разведчик, возьми себе. Это пихтовое масло, оно понравилось тебе. И, как видишь, первого контакта как будто и не было. Я унёс нашу тайну с собой. Надеюсь, что Земля стала для тебя вторым домом. Картина и кисть пусть останутся у тебя. Твой человек».
Нет имени. Лишь «человек».
Человек.
Человек вверивший мне будущее всех людей.
Костёр успел догореть, а я всё ещё смотрел на слепого художника, раскрывшего мне глаза.
Когда-то я думал, что даю шанс этому миру полюбить его, а оказалось всё наоборот.
Корабль нашего народа, его весточка на другом конце Галактики, устремился вверх. Земля, теперь я знал, как называется эта планета, осталась позади.
Оказавшись на ближней орбите, Глазастик сбавил ход.
– Прощай, – шепнул я и открыл один из люков грузового отсека.
Человек, одетый мной в комбинезон и обёрнутый в голубую ткань, вылетел в космос. Я не знал, какие обычаи у людей, как они прощаются со своими братьями, но решил, что так будет правильнее всего.