Выражение чувств на глазах окружающих для офицера одиннадцатого отряда считалось проявлением слабости. Ему и так с трудом удалось остановить себя. Возможно, будь мы одни, он бы сорвался и позволил бы злости выплеснуться наружу… а судя по тому, что парень пребывал на грани отчаяния, я буквально чувствовала это, он был готов и на коленях умолять меня. Ведь Юмичика боялся не столько того, что Айзен навредит мне или убьет. А того, что мое согласие отправиться в тюрьму означает тот факт, что я выбраю Айзена. И буду выбирать снова и снова… и снова.
– Хорошо, я не пойду, – пытаясь сохранить эмоции в узде, своим сдержанным ответом я заставила парня искренне удивиться и посмотреть на себя. Аккуратно обхватив его лицо ладонями, я измученно улыбнулась и, пользуясь моментом его замешательства, прошептала: – Инэмури.
Заклинание забвения подействовало практически моментально, Юмичика успел лишь легкому недоумению проскочить во взгляде, прежде чем обессиленно завалиться на меня. Подхватив его и опустив на колени, порадовалась быстрой реакции Иккаку, который помог придержать друга.
Прости, Юмичика. Порой нельзя сделать однозначный выбор. Особенно когда решают за тебя.
Сердце кровью обливалось, но показать, насколько мне больно, я не имела права. Не знаю, почему. Не знаю, почему я так хотела, чтобы никто не видел мою слабость. Возможно, из-за того, что доверять теперь никому нельзя, и своим видимым безразличием я попытаюсь избавить Юмичику от роли инструмента давления со стороны Готея. Тупо, наверное, столь наивно верить в такое. Теперь Кьёраку не придется выдумывать, как заставить меня исполнить ту или иную «просьбу».
– Идемте, – направившись к выходу, даже не желая наблюдать за реакцией остальных на недавнюю картину, я услышала, как главнокомандующий обратился к офицерам:
– Надеюсь, господа, этот разговор останется только между нами. В противном случае, если вдруг поползут какие слухи, отвечать придется вам всем. Надеюсь, вы извините мою предосторожность.
Пустота. Что внутри моего сердца, что в стенах этого места. Чем глубже спускаешься, тем хуже ощущаешь связь с внешним миром, словно медленно опускаешься под толщу воды, и солнечный свет угасал, растворялся в тяжелых волнах. Рассеивался, как и тепло лучей. Медленно… медленно… медленно.
Кроме эха шагов, разбивающегося по высоким коридорам, ничего не было слышно. Тьма сопровождала нас с Кьёраку вместе с отрядом кидо – безмолвными тенями этой обители. Жуткое место. В отличие от верхних уровней тюрьмы, где даже запечатанные зоны, в которых мы тренировались с Уноханой-сан, пугали своей изолированностью, здесь и вовсе исчезала связь с реальностью. Словно отрезан от мира. От миров. Проваливаешься в черное небытие, заливающееся сквозь нос, рот и глаза отравляющей чернотой.
Здесь даже света нормального нет.
Честно говоря, под впечатлением от знакомства с подземными уровнями тюрьмы, я ожидала увидеть массивные ворота, цепи, десятки печатей, но вход в камеру Айзена выглядел до ужаса обыкновенным. Тяжелая металлическая дверь, печати, замки. Но ничего экстраординарного. Даже не знала, бояться или радоваться.
Почему я нахожусь здесь? Почему я не могу, наконец, начать спокойную жизнь? Хоть немного побыть счастливой, вздохнуть с облегчением. Буквально час назад, находясь в объятиях Юмичики, поддразнивая его, я чувствовала себя… да, счастливой. Даже когда во внутреннем дворе принялась ругаться с Синдзи, тоже ощущала частичку тепла и спокойствия.
Это нечестно. Нечестно до такого, что от отчаяния и бессилия слезы наворачивались, но и на то, чтобы заплакать, сил не хватало. Меня словно ободрали до нитки и выбросили на улицу. От моего доверия к людям уже ничего не осталось. Точнее, уже вряд ли что-то останется…
– Почему вы это делаете?
Мне искренне было любопытно, с чего вдруг Кьёраку решил исполнить данное Айзену обещание. Сдержать слово. И пока мы находились одни, оставленные только отрядом кидо, но и, казалось, всем миром, я не упустила возможность задать интересующий вопрос.
– Возможно, мои слова покажутся абсурдными. Но я бы хотел увидеть когда-нибудь в Айзене своего союзника.
Своего, значит. Любопытно. Ответ Кьёраку не удивил, показался вполне логичным, но слегка наивным, наверное.
– И тем самым нажить врагов в лице остального Готея? Едва Айзен окажется на свободе, он попытается установить свои правила. На что вы вообще рассчитываете?
– Рассчитываю не спешить с выводами, – уклончиво отозвался мужчина и, помедлив, с пугающим спокойствием полюбопытствовал: – Куда сильнее меня удивляет твоя позиция, Хинамори-чан. Мы ведь оба понимаем, что ты была предана Айзену. Неужели ты отвернулась от него только из-за офицера Аясегавы?
Если это не лишнее напоминание, что он понял, где мое слабое место, то в чем смысл спрашивать о подобном? Банальное любопытство? Или же удивления от того, что я могла сменить приоритеты не только из-за… парня. Ведь своим жестоким поступком Айзен в первую очередь попытался подавить мою волю, подчеркнуть, что я его вещь и не имею права принадлежать другим, не имею права выбора.
Я вонзила Айзену нож в спину не только потому, что он пытался убить моими руками Юмичику. А потому, что с самого начала хотела прыгнуть выше головы. И это означало не только стать физически сильнее или обучиться мощным кидо. Обыграть своего бога, заставить его признать меня – вот что это означало… Поиметь не силу, а власть.
Даже забавно. Чем сильнее и властнее ты становишься, тем больше людей от тебя отворачиваются. Айзен тому прекрасный пример. А теперь и я на собственной шкуре это прочувствовала. Я добилась желаемого, но практически все отвернулись от меня.
Грех жаловаться.
– Если переживу эту встречу, я хоть… не зря ее переживу? – едва пряча нервозность, уточнила я.
– Если бы все зависело от моей воли, то, прости за грубые слова, Хинамори-чан, но ты бы сидела в соседней камере с Айзеном.
– И что вас останавливает?
– Тот факт, что для Готея сейчас это непозволительная роскошь. Мы лишились многих за последние два года, и если выбирать, пожертвовать репутацией или… опять же, еще сильнее пожертвовать репутацией, привлекая к возможным битвам преступника… Боюсь, что мне голову отгрызут. И не только собственные капитаны.
То есть посадить меня под замок, а потом, при удобном случае, использовать для «защиты Общества душ», Кьёраку не мог, иначе это ударит еще большей репутационной проблемой. Освобождение Айзена ему и так до конца жизни, видимо, припоминать будут.
– Как только войдешь внутрь, мы будем вынуждены запереть тебя на час, – продолжил мужчина. – Самое главное – не заходи в круг, огороженный печатями, и тогда все будет хорошо. Эти печати ограничивают зону действия его силы, сам он прикован к стулу.
Звучит обнадеживающе… хотела бы я сказать, но на нервной почве так и тянуло вбросить глупую шутку. К счастью, не хватило сил даже натянуто усмехнуться, а когда Кьёраку принялся отпирать дверь, мне стало дурно. По телу пробежала дрожь, колючее волнение растеклось по груди, из-за чего дыхание сбилось. Я словно оказалась на месте гонца, которого отправляли сообщить плохую новость деспотичному жестокому правителю.
То, что Айзен со мной сделал, как призвал через меня адскую силу… Смогу ли я смотреть на него без страха во взгляде? Без дрожи, оплетающей тело ядовитым плющом? Воспоминания с места сражения обрушились на голову очень не вовремя.
Тихо выдохнув и стиснув кулаки, двинулась вперед. Либо так, либо меня позорно затолкают внутрь. Выбора мне не оставили. Единственное, что я вольна сделать, это затолкать эмоции как можно глубже в сердце, словно вещи, которые упрямо выпирали из набитого доверху чемодана.
Все будет нормально. Айзен за печатями. Сейчас его единственное оружие – слова. Как бы больно и страшно ни было… просто стой на месте. И ничего не случится… блять, говорю и себе не верю.