– А палатка как же? – хватаясь за обрывки рационального, крикнул ей в вдогонку Дмитрий.
Дико вращая глазами на чумазом лице, мимо пронёсся шерп.
– А, хрен с ней, – махнул рукой Дмитрий и рванул за остальными, что было мочи.
Они не добежали. Чуть-чуть не добежали.
Из того самого отверстия, под которым находилась спасительная расщелина, сначала высунулось нечто белёсое и тупорылое, шевелящееся множеством чёрных ворсинок, а потом с чавканьем ухнуло прямо перед бегущими людьми, отрезав путь к укрытию.
– Назад! – заорала Яса, ловко, почти на месте разворачиваясь.
У Дмитрия немилосердно стучало в висках, сердце пробивало грудную клетку, а в глазах жизнерадостно запрыгали радужные пятна.
Второй червь рухнул точнёхонько на дом-палатку, разорвав её в клочья. А потом они посыпались отовсюду.
Яса схватила полуживого Дмитрия за руку, притянула к себе, сказала свистящим шёпотом:
– Всё. Стоим. Не двигаемся.
Сил у Дмитрия хватило только на то, чтобы согласно кивнуть. Скажи ему сейчас девочка бежать дальше, он бы, наверное, и сам отказался.
– А почему они паучьи?
– Паутиной плюются, – пояснила Яса, вертя головой во все стороны. – Липкой и прочной. Свяжут и жрут потом. У них пасть под брюхом. Про щенка рассказывала. Забыл?
Они стояли, прижавшись спинами друг к другу, а из жерл тоннелей всё вываливались и вываливались черви.
Теперь Дмитрию представилась возможность рассмотреть местных хтонических чудовищ во всех деталях и подробностях. И от этих подробностей у него подкашивались ноги, и к горлу подступал нехороший ком.
Больше всего они напоминали сардельки. Этакие белёсы, лоснящиеся сардельки метра два в обхвате и раза в три больше в длину. Чёрные, как нарочно по контрасту, ворсинки оказались на поверку никакими не ворсинками, в представленными в великом множестве многосуствчатыми, похожими на паучьи лапами, сейчас на каменной поверхности издававшими нескончаемый, режущий слух скрип и скрежет. Время от времени какой-либо червь вдруг вставал на дыбы и со всей дури обрушивался на соседа. Завязывалась непродолжительная схватка, в ходе которой чудища или сплетались в жуткий узел, или расползались в разные стороны в поисках новых жертв.
– Спариваются! – догадался Дмитрий, – Они спариваются.
Яса демонстративно закатила глаза, но промолчала.
А Дмитрий вдруг ожил. Пришло, наконец, разумное объяснение происходящего, и даже сил, казалось, прибавилось.
– Это же хорошо, – быстро зашептал он, – это нам на руку. Им сейчас не до нас. Да им вообще сейчас ни до чего! Надо просто тихонько пробраться мимо…
– Не выйдет, – осадила его Яса, не переставая пристально следить за творящейся вокруг оргией, – они во время гона жуть, какие голодные. Жрут всё подряд. Даже своих. А ещё у них нюх. Это пока они нас не учуяли. А вот когда учуют…
Будто этих её слов и дожидался, самый близкий к ним со стороны шерпа червь замер, сделал стойку и быстро-быстро начал раздуваться, делаясь похожим на кривой аляповатый дирижабль.
– В сторону, – уже не таясь, скомандовала Яса, выпуская на волю плети, – пригнитесь. Оба! Быстро!
Червь с хлопком сжался до прежних размеров, а в сторону троицы метнулась большая, с человеческую голову, сопля, на лету разворачиваясь в широкую вращающуюся сеть.
– Пригнитесь!
Сеть просвистела мимо, вырвав у нерасторопного Дмитрия клок волос с макушки, и со шлепком впечаталась в бок соседней твари. Тот дёрнулся, вытянулся и тоже принялся пухнуть.
– Всё, – сказала Яса, – поздно.
Развернулась к Дмитрию и чётко произнесла:
– Двигайтесь к расщелине. Старайтесь держаться в центре круга. Понятно?
– Нет, – честно ответил Дмитрий. Его трясло. – Какого круга?
Яса не стала повторять, но неожиданно задорно подмигнула мужчине.
– Ничего, дядя Дима. Прорвёмся. У нас же всё по-честному.
И прыгнула к ближайшей колыхающейся белёсой туше, на лету разворачиваясь и очерчивая вокруг себя взвившимися плетьми два мерцающих колеса.
Человек, лишённый воображения, наверняка назвал бы это дьявольским боевым танцем. Да, именно так и сказал бы человек, лишённый воображения. Потому что на танец это не походило совершенно. Раз за разом по дуге огибала Яса оставшихся в центре безумной вакханалии мужчин, увеличивая радиус и медленно, но неуклонно продвигаясь в сторону расщелины. Она прыгала, кувыркалась, умудрялась делать сальто, каталась по земле, просто перебегала с места на место и даже замирала, если того требовала неподвластная наблюдателям логика боя. И все эти кульбиты сопровождались безостановочным кружением плетей, мгновенно отзывавшихся на любой, даже мысленный приказ хозяйки, упивавшихся свободой, тонкой гранью отделяющей жизнь от смерти. Плевки паутины, нацеленные то на девочку, то на Дмитрия с шерпом, а то и на всех одновременно, всякий раз взрывались в воздухе и опадали мокрой грязной ватой.