Некоторое время получалось договариваться с глубинными вибрациями или обманывать интуицию. Эффект новизны и свежести впечатлений ошеломлял: кружил голову безграничными возможностями, возбуждал желание наслаждаться своей и его щедростью, ослеплял великолепием эффектных контрастов сладкого вкуса с пряными и острыми приправами.
Яркие романтические переживания манили обилием пикантных иллюзий, тактильных и визуальных галлюцинаций. А каково смаковать очаровательное послевкусие интимной нежности!
Верочка умела нравиться. Особенно её красил образ наивной мечтательницы: неумелой, бесхитростной, впечатлительной, доверчивой, хрупкой.
Это потом, когда круг испытуемых начал расширяться, когда первый мужчина, очаровавший и познавший её, сначала открыл парадный вход в чудесный мир трепетной, волнительной и яркой любовной магии, раскрасив реальность интригующей мишурой, а потом неожиданно выскочил в обыденность из мистического дурмана, обнажив оборотную сторону доверия и близости.
Виктор не был обманщиком, насильником, тем более злодеем. Любовь, особенно возбуждающая, чувственная, стимулирующая физиологическую активность составляющая, поглощала его восприимчивое к солидарному единению существо полностью.
Любовником он был искусным, заботливым, нежным.
И всё же с ним пришлось расстаться.
Они познакомились на производственной практике, куда прибыли группой. Общая комната с нарами по периметру, на которых спали вповалку и мальчики, и девочки. Поначалу это вызвало шок, потом шепотки. Но другого жилья не было.
Юноши легли справа, девушки слева. Границу неприкосновенности обозначили табуретками.
Несколько дней ситуация вызывала напряжённость, потом негативная реакция трансформировалась в безразличие, позже вызвала нескрываемый интерес.
Парочки получили возможность уединяться под одеялами.
Виктора близость греховных соблазнов не то, чтобы отталкивала, скорее раздражала. Он был неловок, застенчив, скован. Общение с девочками давалось ему крайне сложно.
Верочка, девочка домашняя, скромная, тоже не проявляла активности.
Когда ритуальные танцы начинали входить в откровенную фазу, она одевалась и выходила дышать.
Поздняя осень навевала романтические мысли: трогательные, невинные, раскрашенные беспричинной меланхолией, довольно приятной на вкус.
Зыбкий, непрерывно меняющийся мир, неутомимо вращался, лишая точки опоры: слишком быстро расширялся и схлопывался, чтобы поспевать за переменами. В мечтах было уютнее, теплее.
— Можно с тобой, — набравшись смелости, забавно коверкая слова, спросил Виктор.
Девочка пожала плечами, но улыбнулась.
Молчать вдвоём, с аппетитом пинать разноцветные хрустящие листья, забавно танцующие на ветру, оказалось интересно.
Верочка смеялась. Обычно она, стеснительная, скромная, избегала демонстрировать эмоции, тем более мальчишкам. Но удержаться от соблазна на мгновение вернуться в детство, было сложно.
— Интересно, — подумала девушка, — он умеет целоваться?
Смутилась, потупилась, заливаясь пунцовой краской.
Витьку её детская непосредственность странным образом заводила.
Откуда ни возьмись, появилось желание прикоснуться, узнать, холодные или нет у неё уши (он любил, приходя с улицы, греть в маминых ушах застывший нос).
На столь откровенный компромисс не решился, но за руку взял, подгадав для этого ситуацию, когда увлечённая шалостью Верочка споткнулась.
То, что сложно, а иногда и ненужно выразить словами, легко прочитать на лице, во взгляде, просто почувствовать.
Интуиция что-то невнятно пискнула, посылая однако импульс, побудивший того и другого сканировать пространство на предмет романтической совместимости. Изумлённая чувствительность испытала внезапный восторг, однако, попыталась скрыться при помощи наивных уловок.
То, что в обыденной ситуации не имеет значения, неожиданно приобрело мистический смысл.
Верочка отдёрнула руку, на мгновение задержала дыхание, медленно почесала нос и вернула её обратно, — погреешь?
Ещё бы. Витька об этом мечтал.
Позже они усердно старались стать счастливыми, тщательно скрывая это пикантное, щекочущее возбуждённые органы чувств обстоятельство от всех прочих. Сердечная тайна — довольно веское основание для того, чтобы стремиться оказаться наедине.