- У нас только чай.
Что?
Где?
Кто?
Какой чай?
Я подрываюсь прежде, чем успеваю осознать, что делаю.
Вжимаю охренительное тело малышки в столешницу и, послав к чёрту недельную выдержку, даю волю своим рукам.
- Нахуй чай. – Провожу ладонями по спине девушки и опускаюсь к сочным ягодицам. Выдыхаю в волосы.– Хватит меня динамить, Вера.
Слегка прикусываю маленькое аккуратное ушко и чувствую, как вздрагивает.
На секунду ловлю судорожный вздох. А потом её тело вытягивается в струну.
- Руки убрал.
Не сразу разбираю смысл слов и замираю вместе с ней.
А когда осознаю, выпрямляюсь, глядя в перекошенное от злости лицо.
- Ты вообще охренел, Выхин? – Шипит козочка, втискивая между нами свою ладошку, пытаясь меня ей отпихнуть. – Думаешь, можешь припереться ко мне посреди ночи, облапать, завалиться спать в мою постель в грязных ботинках, а потом трахнуть утром прямо на кухонном столе?!
На последних словах децибелы голоса сильно повышаются.
Я от неожиданности даже отстраняюсь.
И, действительно, убираю руки.
- Не на ту напали, Роман Александрович! – Уже кричит Вера тыча в меня деревянной лопаткой. – Убирайся вон из моего дома! Козёл озабоченный!
- Ты чего орёшь, истеричка? – Ко мне возвращается потерянный разум и голос.
- Я... Я?!.. Истеричка?!.. – Задыхается она. – Ну, это уже вообще…
- Заебала. – Говорю ей в лицо, покрасневшее, но всё равно прекрасное. – Захочешь, сама придешь ко мне.
Чётко выговариваю слова. Чтобы поняла.
Нахуй надо бегать. Я не мальчик.
И меня действительно заебало держать член на привязи из-за её бесячих тараканов в голове.
Злит.
Неимоверно.
Разворачиваюсь и спешу удалиться из квартиры, практически на ходу натягивая обувь.
Глупая баба.
Что ей надо вообще?
Сколько можно бегать от очевидного и неминуемого?
У самой же чешется. Хочет меня, знаю.
Пускай теперь сама побегает.
Коза.
Чертыхаюсь, выплёвывая себе под нос ругательства и безысходность.
Стояк-то в штанах активирован. И что с ним теперь делать?
А главное, как пережить ещё два дня, и не сойти с ума от ожидания нашей встречи в понедельник?
***
Хуёвый из меня начальник.
Всё-таки понимаю это и признаю, когда промучившись все выходные, с телефоном в руке, так и не решаюсь отправить козочке хотя бы сообщение.
Что мудак. Козёл. И придурок окончательный.
Когда похмелье и злость отпускают, ощущаю себя дебилом, который из-за недотраха, и ещё хуй знает чего, чуть не спустил с горы свой наработанный годами, устоявшийся рабочий авторитет.
Неимоверными усилиями призываю себя успокоиться и не пороть больше горячку, впервые плетусь на работу с неохотой, ожидая, что Вера будет показательно избегать моей персоны или строить из себя холодную стерву, плевавшую на моё небезразличие к ней.
Она, в принципе, так и делает. Изображает усиленный трудовой процесс, вся такая занятая, пока я трусливо отсиживаюсь в кабинете, чтобы не нарываться лишний раз на ледяную стену похуизма.
- Да, Ромыч… - Выдыхает Вершинин, восседая вальяжно в моем кресле, пока я протираю дыру в окне невидящим взглядом. – Прямо так сильно зацепила?
Не удивительно, что друг не верит, будто моя холостяцкая черствая душонка может быть подвержена такой заразе, как «любовь».
Я и сам не верю.
- Она конечно, горячая цыпочка. – Не унимается Дима. – Но ты уверен, что всё серьёзно?
Я не отвечаю. Нет смысла. Я уверен.
За эти выходные передумал сотни мыслей, переставил всё с места на место в своей башке.
И всё равно упирался в огромный транспарант с надписью «Влюблённый дебил», всякий раз вспоминая козочку.
Зацепила, сучка, сильно.
Сам в шоке от себя.
- Да ты не переживай, Ромыч. – Пытается успокоить друг. – Я видел, как она на тебя смотрит. Просто выёбывается, может цену набивает.
- Ага.
- Ну ты, конечно, отжигаешь тоже… Попёрся пьяный, ночью, к ней домой. Прямо чёрный плащ, блин…– Он тихо ржёт, а меня злость распирает.
Смешно ему видите ли.
Конечно. Теперь новость дня.
Влюблённого дурачка Выхина, неисправимого блядуна и холостяка, отбрили его же методами. Позорище.
Дима ещё минут двадцать подъёбывает надо мной безнаказанно, а потом рулит к себе в отдел, чтобы, наконец, заняться чем-нибудь более полезным, а не доводить меня до белого каления своими тупыми подколами.
Сука.
Настроение - говнище.
Думал без просвета.
А теперь уж и не знаю.
Удивляться или радоваться.
А может провалиться на месте, когда вижу, возникший на пороге кабинета, образ моей строгой хмурой козочки в середине обеденного перерыва.