Проклятье, даже в темноте она так хороша, что о душевном покое не может быть и речи.
– Спасибо, – повторила она, тоже повернув голову.
– Хочешь, я пригоню твою машину?
– Не надо. – Нора открыла дверцу и выбралась наружу. – Завтра я пройдусь до кондитерской пешком, а машину заберу вечером.
Майк вышел за ней и двинулся к дому, держась в двух шагах позади нее. Уезжая, Нора оставила свет, и теперь лампа над крыльцом создавала впечатление, что крыльцо нарезано на несколько светлых долек. Майк успел заметить ряд висячих цветочных горшков.
Его вдруг разобрало любопытство: как же выглядит этот дом изнутри? Впрочем, он вряд ли когда-нибудь это выяснит. Норе ведь нужны любовь, семья, дети...
А этого довольно, чтобы держаться от нее на расстоянии.
Она открыла дверь, и свет изнутри упал на крыльцо, образуя дорожку, словно приглашающую войти.
– Я сварю себе крепкий кофе, – обернулась к нему Нора. – Хочешь?
Отказывайся! – завопил мозг. Эта последняя разумная мысль настойчиво прокладывала себе путь, но Майк (по какой-то неведомой причине) отогнал ее.
– Да. Конечно.
Он вошел в дом, и Нора закрыла за ним дверь. Едва дверь захлопнулась, как Майк почувствовал себя в ловушке. Он тут же заглушил это ощущение.
Нора прошла через небольшую прихожую и щелкнула выключателем. Майк моргнул: яркий свет отразился от солнечно-желтых стен кухни, в эркере с окном стоял белый стол с тумбами, вокруг него – четыре массивных стула. На подоконниках – горшки с растениями.
Нора в одних чулках скользила по кухне. Майк не сводил с нее глаз: легкость, изящество, ни одного лишнего движения. Сразу видно женщину, которая много времени проводит в кухне. Здесь она выглядит куда более естественно, чем на свадебном торжестве.
Значит, кое-что общее у них все-таки есть.
Нора поставила кофейник на плиту и повернулась к Майку:
– Мне нужно освежиться. Присядь пока, я вернусь через минуту.
Когда она вышла, Майк огляделся. Белый стол, стулья, сверкающие белизной подоконники и темнота за окном. Уютная обстановка, ничего не скажешь. И что ему теперь делать? Эмили осталась дома с няней, а для него завтрашний день начнется рано. И все же почему-то он чувствовал, что ему не хочется уходить. Пожалуй, он останется для того, чтобы убедиться, что с Норой все в порядке.
Ему самому в это верилось с трудом.
– Прости, что из-за меня тебе пришлось уехать оттуда, – крикнула Нора из соседней комнаты.
– Ничего страшного, – отозвался Майк, – я не самый светский человек.
– А, ну да.
Он усмехнулся про себя и присел к столу.
Через несколько минут Нора впорхнула в кухню. Теперь на ней были джинсовые шорты и темно-синяя футболка, обтягивавшая тело и производившая тот же обжигающий эффект, что и черное вечернее платье. У нее длинные, стройные, слегка загорелые ноги, на левом мизинце – серебряное колечко, ногти на ногах покрыты бледно-розовым лаком.
Майк чувствовал, что с каждой минутой увязает все глубже.
Кофейник на плите зашипел, как старуха, утихомиривающая молодежь. Нора достала из шкафа две толстые кружки и наполнила их.
– Ты ведь пьешь черный кофе?
Майк изогнул бровь.
– Ты умеешь удивить.
Нора улыбнулась, присела напротив Майка и провела ладонью по рассыпавшимся волосам.
– Если серьезно относишься к своему делу, то, естественно, помнишь вкусы своих клиентов. – Она отхлебнула кофе и прикрыла глаза. – Давай проверим. Ты любишь булочки с корицей, Эмили нравится мое шоколадное печенье. Вы заходите каждую среду после обеда, когда ты забираешь Эмили из школы.
Майк колебался: восхищаться ему или злиться на то, что он стал привычной бытовой деталью и хозяйка кондитерской сверяет по нему часы? Когда же это случилось?
– Вот так, – закончила Нора, и Майк встрепенулся: сегодня он убедился, что, когда она говорит, нужно быть настороже. – Сегодня ты увидел меня с худшей стороны.
Он сжал ручку своей кружки.
– Нора, – начал он, – давай лучше забудем все, что произошло, и...
– Нет.
– Что?
– Ты слышал. – Нора откинулась на спинку стула, и ее улыбка прожгла Майка насквозь. – Ты обещал помочь мне, и я заставлю тебя сдержать обещание.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Майк поерзал на стуле. Итак, ситуация ему ясна, и, следовательно, теперь он будет еще осторожнее. Никакие силы не заставят его вступить в связь с девственницей, которая жаждет секса. Эта дорога ведет в... В общем, туда, куда ему совсем не хочется.
Майк начал издалека:
– Давай уточним, какого рода «помощь» имеется в виду.
Он намеренно не смотрел на нее, в ласковые и зовущие глаза Норы, на ее тело, которое до нынешнего вечера она умудрялась прятать.
Ее смех наполнил тихий дом и заворожил Майка.
– Господи, Майк, расслабься. – Нора снова глотнула кофе. – Ты выглядишь так, будто тебе прочитали приговор, поставили к стенке и предлагают произнести последнее слово.
– Неправда.
Неужели он настолько не умеет скрывать свои чувства?
– Правда.
Нора тряхнула головой, и Майк в первый раз заметил, сколько оттенков у ее волос. Она заговорила. Опять.
– Я не сказала, что для этого дела мне нужен конкретно ты.
Никаких сомнений в том, что ее голос прозвучал испуганно. А Майк, в свою очередь, почувствовал себя оскорбленным.
– Что ж, это хорошо.
Нора поднялась и положила себе в тарелку только что испеченных крекеров. Она поставила тарелку перед Майком, взяла один крекер и снова села.
Майк взглянул на крекеры: с шоколадом, с арахисовым маслом, с арахисом в сахаре. Если бы он искал жену... чего на самом деле нет и в помине... он и тогда бы не выбрал Нору: жениться на женщине, которая даст такую выпечку, – значит в скором времени весить фунтов эдак пятьсот.
– Я имела в виду, что весь город знает: тебя женщины не интересуют.
Майк застыл от изумления.
– То есть?
Нора вновь рассмеялась.
– Извини, я неудачно выразилась. Я имела в виду, что ты не заинтересован в длительных отношениях с женщинами. С тех пор как Викки уехала, у тебя на лбу написано: «Не приближаться».
Внутри у Майка похолодело. Ему понадобилось все его самообладание, чтобы не искрошить печенье, которое он уже взял с тарелки. Нет, он не позволит втянуть себя в разговор о бывшей жене. С кем бы то ни было.
Очевидно, Нора прочитала эту решимость на его лице.
Нора закашляла, стараясь скрыть смущение и вновь отпила кофе. Затем сжала кружку между ладонями и подняла глаза:
– Прости.
– Ничего.
– Я вижу, что задела тебя. Честное слово, я не хотела говорить про В.
Майку очень хотелось, чтобы руки у него перестали дрожать, чтобы мышцы расслабились, а кристально ясное выражение лица сменилось каким-нибудь другим, трудночитаемым.
– Ничего, я сказал: Викки осталась в прошлом.
Майк никогда не отрицал, что с тех пор, как два года назад Викки собрала вещички и навострила лыжи, общественная жизнь потеряла для него привлекательность. Ему больше нравилось жить на ранчо – там предмет его заботы составляли лишь животные, цены на апельсины и погода. И, конечно, Эмили. При мысли о дочери он слегка вздрогнул. Ей пять лет. Единственное достижение их с Викки совместной жизни.
Он понимал, что женщине может надоесть жизнь в браке, жизнь на ранчо... с ним, но он не мог постичь, как женщина может оставить собственную дочь и уйти, не оглянувшись. Однако правда и то, что Викки не хотела детей, и, уходя, открыто объявила, что он вправе оформить единоличное опекунство.