Выбрать главу

– Вот тебе раз! Так и сказали? По-русски?

– Ну да! Не Жан такой-то, а Иоанн двадцать третий! Вот тебе история с географией!

– Бывал в Париже?

Глеб кивнул:

– В прошлом году на сессии.

– Поедешь?

Глеб пожал плечами:

– Поживем – увидим.

– Так и сказали: с внезапной кончиной?

– Так и сказали. Хотя Папа Иоанн почил тому уже четыре месяца. Внезапной его кончину, пожалуй, не назовешь – 81 год все-таки. Почти две недели он был при смерти. Одна мексиканская газета даже на один день раньше сообщила о его смерти. – Глеб разгладил бороду. – Как видишь, мотивировка не слишком убедительна.

– Если было два Иоанна XXIII, почему бы не быть и третьему, – тихо заметил Артур.

Костя задумчиво посмотрел на Артура, тот покраснел, но Костя сказал:

– Слова не мальчика, а мужа. Надо подумать, Глеб.

– Ладно, думай, Костя, думай, а мне пора. Хорошо с вами, да надо ехать. – Глеб поднялся.

Артур помнил, что в тот вечер отправился домой вместе с Глебом. На заднем сиденье ЗИМа было просторно, на полу лежал ковер. Спинка переднего сиденья позволяла устроить позади еще два откидных места.

Глеб провез его по вечерней Москве, по бульварам. Они вышли на улице Рылеева. Апартаменты Глеба располагались на первом этаже. В длинном шкафу висели разноцветные церковные облачения. Глеб показал ему свое жилище, вручил две коробки конфет и отправил домой с шофером.

Артур возвращался на «Волге». Автомобиль мышиного цвета с оленем на капоте летел по Садовому кольцу без остановки, точно попадая на зеленые сигналы светофоров. Артур смотрел вперед, ему было хорошо, потому что завтра воскресенье и не надо рано вставать и еще потому что его ждет мама, у него есть интересная книга, а впереди – целый вечер. Он вспомнил чуть встревоженные лица Кости и Глеба. Прошел безмятежный день в стране, привольно раскинувшейся на одной шестой части суши благодаря труду, терпению и крови многих поколений.

«Волга» поравнялась с кинотеатром «Спартак», и Артур вынырнул из сладкой дремоты, готовясь выходить.

Плавно и бесшумно повернув, машина, как акула, приблизилась к его дому и остановилась, подрагивая сильным телом. Артур вышел. Перед аркой дома ему бросилась в глаза афиша: К. Глюк «Орфей». Не задерживаясь, он шагнул под арку.

В этом году Артур успел еще раз встретиться с Глебом у Кости. На этот раз Артур пришел с мамой. Марина и Глеб родились и выросли в одном городе, ходили в одну школу. Дружба с Костей не мешала Глебу в юности ухаживать за ней. Окончив школу, Марина уехала учиться в Москву. В институте она познакомилась с испанцем и влюбилась в синие глаза и шелковые черные волосы. Глеб к этому времени стал иеродиаконом.

Теперь, совсем взрослые, совсем разные, они представляли собой живописную картину за столом, заботливо накрытым Костей. Поверх крахмальной белой скатерти на темно-синем с золотом кузнецовском фарфоре располагались тонкими полукружьями бледная с желтыми прожилками севрюга, яркая семга, баночки с красной икрой и ряпушкой в томате, швейцарский сыр с овальными отверстиями и выступившей слезой, нарезанные свежие французские булки. Натюрморт дополняла коробка конфет, миндаль в шоколаде, торт из ресторана «Прага», ваза с фруктами и две бутылки «Советского шампанского».

Все это великолепие размещалось перед хрупкой и беззаботной Мариной с непокорными светлыми кудрями, суховатым, начинающим лысеть Костей с крепкой шеей и внимательными глазами, плотным, любящим пошутить и посмеяться Глебом. Из-за длинных волос и бороды Глеб казался старше своих лет. Не забудем и Артура с девичьими ресницами и будто тронутой легким загаром кожей.

Говорил Костя:

– Меня недавно познакомили с одним молодым человеком, совсем еще мальчиком. Он пишет стихи, и, вы знаете, его без натяжки можно назвать настоящим поэтом.

Костя принес с письменного стола листки с напечатанными под копирку стихами.

– Вот послушайте!

Когда мы сердце ушибаем, Где мысли лезут словно поросль Нас душат бабы, душат бабы, Тоска, измена, ложь и подлость. Века они нам карты путают, Их руки крепче, чем решетки, И мы уходим, словно путники В отчаянье и отрешенность. Мы затухаем и не сетуем, Что в душу лезут с кочергою, Как ветлы, над промокшей Сетунью, Шумят подолы Гончаровых. Ах, бабы, бабы, век отпущен вам Сперва на бал, сперва вы ягодка. За вашу грудь убили Пушкина, Сидела б, баба, ты на якоре! Артур был в полном восторге. В глазах Глеба засверкали веселые искорки.

Марина скрестила руки на груди:

– И как зовут это юное дарование?

– Леня Губанов.

– А что, Пушкина убили из-за Гончаровой? – спросил Артур.

– Такова, по крайней мере, внешняя причина дуэли, – ответил Костя.

– Как это? Есть и внутренняя? Расскажи, Костя.

– Возможно, дуэль Пушкина была спровоцирована по другим, скрытым соображениям. Знаете ли вы, что Пушкин состоял в тайном обществе?

– Декабристов?

– Нет, – сказал Костя, – не декабристов. Пушкин был членом масонской ложи. Я видел заявление, написанное его рукой, с просьбой о вступлении в ложу «Трех добродетелей». Однако в нее он вступить не успел. Его приняли в Кишиневе в ложу «Овидий-2». – Костя посмотрел на Марину и Глеба. – Понимаете, друзья, вступающий давал клятву верности, нарушение которой каралось смертью.

Глеб поднял брови:

– Так он порвал с масонством?

– Смотрите, что я нашел. – Костя вернулся к письменному столу, продолжая говорить. – В феврале 1831 года он, как вам известно, женился на Гончаровой, а в конце этого же года поступил на службу. Вот нашел! – Костя прочел вслух:

Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что я ни в какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу ни внутри империи, ни вне ее не принадлежу и обязываюсь впредь не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь.

Титулярный советник Пушкин, 4 декабря 1831 года.

– Это подписка, которую Пушкин дал при поступлении в коллегию иностранных дел, – сказал Костя.

– А если бы он не женился?

– У истоков любого преступления стоит женщина. Стоит только поискать.

– Это все философия, – заметила Марина.

– Философов не люблю, – сказал Костя.

– Почему?

– Что такое философия? – Костя посмотрел на свет сквозь бокал шампанского. – По-русски означает любовь к мудрости. Обратите внимание, не мудрость, а только любовь к мудрости. Философ – вроде спортивного болельщика на игре, которая зовется жизнью.

– Эк ты завернул! – Глеб засмеялся.

– Неплохо, правда?

– Какие вы умные!

– Не иронизируй, Марина. Мы – Колумбы двадцатого века.

– Свинтусы вы, а не Колумбы. Женщин называете бабами.

– Это не мы, это современная поэзия. Сейчас лирика не в почете.

– А что в почете? – спросил Артур.

– Физика.

– А почему не химия?

– Действительно, почему? – Костя удивленно посмотрел на Марину.

У Глеба опять в глазах замерцали смешливые звездочки.

– Раз Менделеев вышел на прогулку, глядь, неподалеку остановился воз с яблоками. Пока возчик мешкал, сзади к возу подобрались ребятишки и стали вытаскивать яблочки из-под рогожи. Тут подошел какой-то прохожий и говорит Менделееву: «Видал! Вот, химики!»

Анекдот всех помирил.

– Да, – протянул Костя, – «химики в почете» звучит как-то двусмысленно.

– Может, настанут времена, – сказал Артур, – когда в почете будут химики?

– Что-то химики в почете, что-то лирики в загоне, дело не в простом расчете, дело в мировом законе.

– Ну что ж, – сказала Марина, – звучит со смыслом, хотя и противно.