°М²° "Доброе утро, малыш. Заберу тебя сегодня. Насколько тебе?"
Сначала радуюсь, а потом и расстраиваюсь. Не смогу с ним поехать, а значит, и увидеть не смогу. Только в универе, или после пар.
°Божий одуванчик° "Доброе утро. Извини, папа сказал, отвезёт меня сегодня. Не смогу выйти к тебе."
°М²° "Понял. В сколько сегодня освободишься?"
°Божий одуванчик° "В час."
°М²° "С ума сойду, пока буду ждать встречи."
Руки дрожат, не знаю, как лучше ответить. Игнорировать его смс это лучший из вариантов, но ведь чувствую я так много, что руки сами пишут ответ. Мозг включается лишь после отправки.
°Божий одуванчик° "Я тоже."
Понимаю, что это не правильно, идти на поводу чувств, но ничего с собой уже поделать не могу.
На парах Ава не даёт покоя. Пока препод излагает новую тему, которую мне бы не мешало послушать, я с Авой переписываюсь на листочке. Древний метод. Но по смс мы не можем, из-за Балканова. Пока я не вспоминаю о своём тайном телефоне. Номер же я могу дать и Аве, и наконец-то не боятся, что Рустам почитает наши переписки.
Наша переписка на листочке.
«Я сегодня снова ухожу после третей пары.»
«Куда? Может правильнее с кем»
«Блин, Ава, вгоняешь меня в краску. С кем, правильнее.»
«Давай колись. Хотя догадываюсь. Горский?!»
«Откуда ты… «
Бросаю на Аву красноречивый взгляд. Как она поняла? Неужели это так заметно?!
— Дорогая, я слишком хорошо тебя знаю, — наклоняется и шепчет мне на ухо, — Мне бы остановить тебя, но ты знаешь, таких горящих глаз я у тебя никогда не видела. Пусть это пламя горит ярче.
«Я боюсь» — снова пишу на листке.
«Бояться волков — в лес не ходить. Я, например, твоего будущего мужа больше боюсь.»
«Не напоминай о нём. Кстати, я тебе дам секретный номер телефона, можешь туда мне писать. Рустам о нём не знает.»
Минут за десять до конца третей пары, приходит смс от Гордея. Он уже ждёт меня на стоянке.
Как только слышу звонок на перемену, хватаю сумку и убегаю. На ходу отправляю Аве воздушный. В этой девушке я уверена на все сто процентов. И если бы я выбирала себе сестру, то она однозначно стала бы ею. Таких искренних людей я не встречала.
Я не знаю, несут меня ноги вперёд или чувства. Ведь кажись, я не дотрагиваюсь до асфальта. Так в воздухе и перемещаюсь.
Когда вижу машину Матвея, притормаживаю, пытаюсь обуздать свои чувства, и выровнять дыхание. Но где там? Когда сажусь в машину ещё труднее дышать начинаю. Потому, что в ней он. Такой красивый, что дух захватывает. А ещё в машине так вкусно пахнет им.
— Привет, — говорит он и улыбается так искренне, что я ещё больше плыву. Его улыбка молнией пробивает мою грудь, и попадет в сердце. Нокаут.
Ответить не успеваю, так как Матвей набрасывается на меня и целует. Голова кружится от его власти, вкуса и запаха. Я дрожу в его руках. Но не от страха, а от желания, чтобы это никогда не заканчивалось.
— Прости, не удержался, — говорит он, когда отстраняется. Не выравнивается, а так и замирает напротив моего лица. Что он ищет в моих глазах? Что видит? Не знаю. Но мне кажется, ему нравится то, что видит в них. А я лишь клипаю глазами и улыбаюсь как дура. Почему как?! Точно дура.
— Записки взяла?
— Да.
— Тогда поехали?
Он не ждёт моего согласия, давит на газ и срывается с места. Мы приезжаем в порт.
— Бери сумку, погнали.
Когда выхожу с машины, Матвей обнимает меня за талию и ведёт куда-то. Я не понимаю куда, что мы тут делаем. Мне плевать. Мои мысли сконцентрированы на его объятьях. Мы идём как пара. Боже…
Если бы кто-то знакомый увидел нас, мне бы пришёл конец. Но разве я могу думать об этом? Когда он так близко.
Мы поднимаемся на палубу небольшой яхты. И сразу спускаемся в каюту.
— Ты ничего не подумай, — говорит он и прижимает к себе, — мы тут просто прячемся если что. Ничего более, малыш.
В каюте небольшой стол, на нём фрукты, наша любимая еда с мака и газированные напитки. Тут душно, и я насколько боюсь вспотеть, что снимаю с себя кофту, и остаюсь только в футболке. Матвей тоже снимает кожаную куртку.
— Не бойся, садись рядом, и доставай записки.
Я достаю свои клочки бумаги, и протягиваю ему. Он достаёт свои. Когда договаривались писать, мы не подумали, что писать надо на полностью одинаковой бумаге. Теперь по виду можно отличить, где его, а где мои.
— Они разные. Слишком заметно, — говорю я. Голос отчего-то совсем меня не слушается. Дрожит.