Похороны Твардовского
Этот день был скуден и не долог.
Тусклый свет витал над головой.
Я запомнил запах свежих ёлок,
монастырь огромный, снеговой.
Этот день, наверное, обыден
у природы вечной на кругу.
Был покойник так и не увиден
за толпой, сомкнувшейся в снегу.
Но открылось странное явленье
(я принять такое не готов):
я читал тоску и потрясенье
даже по глазам его врагов.
И слеза особенного рода
мир разъяла — несколько минут
забивали гвозди в крышку гроба.
Это был единственный салют.
Бухали и вскрикивали доски,
отдаваясь в сердце и в мозгу.
И, казалось, Александр Твардовский
всё сопротивлялся молотку.
А потом мелькнули, поразили
и исчезли в мареве Москвы
скорбный профиль совести России
и седины маленькой вдовы.
Стихи мастера
И. Б
Слова летят, обильны, как листва.
Но нет ствола, ветвей, корней предмета.
Тут может быть избыток мастерства,
но нет тепла и щедрости поэта.
И, может, стоит время поберечь
и не вникать в повадочку уродца.
Сей серый сумрак может и увлечь,
но никогда душа не отзовётся.
Нет Бога — и не будет ничего.
Нет отклика — холодная пустыня.
Лишь цепкий ум, да злое мастерство,
да едкая бесовская гордыня.
* * *
Я стою и смотрю в эти блёклые дали:
три коровы, коза, травяной бережок.
Дальше горстка домов. Средь вселенской печали
это место Господь всё ещё бережёт.
Прохожу через лес, через поле и речку…
Словно стайка гусей, стайка храмов встаёт.
А кругом гомонит суматошно-беспечный,
нежно окающий полупьяный народ.
Мутно смотрит в глаза, голубо или сине.
Ворошит огород, где картошке цвести…
Сколько раз Бог спасал бедолагу Россию,
неужели теперь не сумеет спасти?
Но не нужен я им. И глаза их враждебны.
Изобьют иль убьют… Я мгновения длю…
Всё равно я люблю эти выси и бездны,
это поле, и речку, и рощу люблю.
Сколько мыслей больных; сколько чувств виноватых!
Я, наверно, уеду, но помнить хочу
этот сбор белогрудых церквей гусеватых.
Я и сам по-над ними взлетаю… лечу…
Поздравляем нашего нового автора, впервые публикующего стихи в журнале, с 75-летием!