— Ага. Не хорошо. — Фиби не знала и половины всего, а я не была готова рассказать ей о способностях Кэсси. — Она обижала других детей.
— Моя сладкая маленькая Кэсси? — ахнула Фиби. Её рука взметнулась к груди.
Я одарила её слабой улыбкой. Маленькая сладкая Кэсси имела тот ещё характер, когда люди не прислушивались к ней.
— Говоря о Кэсси, я знаю, что после развода у тебя не хватает времени и денег, но ты крестная Кэсси. Ты будешь в порядке, если я сделаю это официальным и назначу тебя её опекуном? Я готовлю своё завещание.
— Твое завещание? — Фиби выпятила грудь, садясь ровнее. — Есть что-то, что я должна знать? Ты умираешь? — Она наклонилась ко мне. — Даже не думай умирать мне.
Я тяжело вдохнула и опустила подбородок, возвращая свое внимание назад к овсяным колечкам Даники. Тон Фиби был дразнящим, но её замечания почти задели за живое.
— Нет, я не умираю. — Я отпила латте. Сливочно-ореховый вкус заполнил мой рот. — Это то, что я должна была сделать очень давно.
Фиби облегченно вздохнула, обмякнув в кресле.
— Хорошо, на мгновение ты напугала меня. — Она накрыла мою руку своей, выражение её лица стало серьезным. — Мой адвокат составил мне завещание, когда я развелась с Винсом. Но да, да, ты можешь назначить меня опекуном Кэсси.
Я выдохнула.
— Спасибо. Ты второй опекун. Бабуля главная, но я ещё не уверена, что с ней происходит. Возможно, мне придется изменить это. Я только хотела, чтобы ты знала, потому что, — я осмотрела комнату, впитывая результаты утреннего столпотворения, и пыталась не представлять свою дочь, потерявшуюся среди злаковых крошек и перевернутой мебели, — у тебя и так есть четыре рта, которые нужно кормить, а прибавление сюда Кэсси может быть слишком для тебя.
— О, пожалуйста, Молли. Я справлюсь. Моя жизнь — это образ хаоса, но если вдруг с тобой что-то произойдет и, не дай Бог, ты допустишь это, — она покачала пальцем на меня, — я позабочусь о том, чтобы Кэсси была в порядке. Делай то, что должна.
Мои глаза затуманились. Я не могла пообещать ей, что не умру, но как минимум я знала, что Кэсси будет в любящих руках, если такое все-таки произойдет.
***
Когда я была маленькой, и до того, как эмоциональное насилие папы начало сказываться на маме, мы с ней провели много часов, гуляя по Оушен-Авеню и узким улицам городка Кармел-Бай-Си, заглядывая в витрины магазинов с коттеджными крышами, пряничными карнизами и датскими дверями. Она никогда не покупала ничего кроме ирисок со вкусом морской соли, её любимых. Мы ели на ходу, чтобы ничего не осталось до дома, иначе папа бы узнал, где мы были.
Он ненавидел причудливую роскошь приморской деревни настолько сильно, насколько она любила ее. Она олицетворяля всё, чем он не был. Богатый, светский и красивый. Вместо этого он стал жертвой своего собственного насилия и пренебрежения. Безработным алкоголиком. Он проводил дни, теряя время в своем кресле La-Z-Boy и ночами мучая маму. Он винил её в своих неудачах. Её предвиденье его пьянства породило пьяницу. Знание своей судьбы действовало на его сознание как яд, разрушая его уверенность и амбиции. Но он отказался позволить матери уйти, и его ежедневные угрозы удерживали её подле него.
Я стояла перед витриной «Мастерской океана», глядя через свое отражение на витрину. Нежные работы из пресноводного жемчуга, заключенные в золотую филигрань, украшали подоконник. Я всегда хотела увидеть свои украшения здесь, в этой витрине.
— Однажды, — сказала мама во время одной из наших полуденных прогулок, — твое стекло будет здесь на Оушен-Авеню со всеми ведущими местными мастерами.
— Думаешь, я буду настолько хороша? — В четырнадцать я только начала оборачивать серебряной проволокой стекло.
Её глаза цвета океана мерцали, морщинки в уголках глаз углубились. Зашуршал белый пакетик с конфетами, и она дала мне мятную ириску в розово-белую полоску, обернутую в вощеную бумагу.
— Я видела твои морские стекла в этих витринах. — Она кивнула на бутик, мимо которого мы проходили.
Я подняла свой подбородок на деревянную табличку с золотыми буквами на них, под которой мы проходили. «Мастерская океана».
Теперь я стояла под этой вывеской, разглаживая юбку перед тем, как войти. Колокольчик над моей головой оповестил о моем приходе.
Леди за прилавком подняла голову. На ней была светло-голубая хлопковая рубашка под вязаной шерстяной жилеткой с принтом в стиле вестерн. Серебряные цепи украшали её шею и висели на запястьях. Кованные серебряные серьги свисали с её мочек, и кольца украшали каждый палец. Она улыбнулась, её обветрившиеся щеки веером подтянулись вверх, сморщенные, как потертая кожа, придавая ее лицу деревенский вид, хорошо вписывающийся в художественное сообщество полуострова Монтерей.
— Могу ли я вам помочь?
— Я Молли Бреннан. — Я подошла к ней. — У меня встреча с Офелией Лоример.
— Молли! — воскликнула она. Она встала и протянула свою руку над прилавком. — Мэри столько всего хорошего говорила о тебе. Я Офелия. — Её голос был мягким и гостеприимным.
— Здравствуйте. — Я пожала ей руку, её кожа морщинистая и теплая. Рука художника, родственная душа. — Я принесла вам вещи, о которых говорила.
— Восхитительно, — кивнула она, её серьги покачивались подобно маленьким детям на качелях. — Давайте сядем за стол и поговорим. — Она обошла прилавок и подвела меня к стеклянному столику в углу. — Чая, кофе? Немного воды?
— Нет, спасибо. — Я открыла свой футляр для украшений, развернула квадрат черного бархата и выложила несколько моих любимых и более замысловатых изделий.
Она надела свои очки и наклонилась над столом.
— Они великолепны. Лучше, чем на фото, что ты мне скидывала. — Она села в кресло напротив меня и потянулась в сережке. Она заколебалась, пальцы парили над морским стеклом ирландского зеленого цвета. Она подняла на меня взгляд. — Можно?
— Пожалуйста, — поощрила я, проведя рукой по планшету с изделиями, приглашая её потрогать и посмотреть.
Она изучала украшения, хваля каждый дизайн. Качество серебра, детали мастерства, поразительные цвета стекла. Я хотела показать ей всё, что у меня было.
Мы провели последующие двадцать минут, просматривая моё портфолио, фото браслетов, талисманов, колец и подвесок, которые я продала в прошлом. Я показывала ей наброски моих летних и осенних линеек, пока она задавала вопросы о моём опыте, где я училась, и какими процессами я придаю металлу форму. Наш разговор коснулся ценообразования и комиссионных, а в конечном итоге и жизни на полуострове Монтерей, в долине Кармел, и моего детства на побережье.
Когда в нашем разговоре была пауза, она положила руки на стол.
— На моем прилавке ограниченное место, и я выставляю только местных мастеров, но я обязана сделать исключение. Твоя работа захватывающая. Вот, что я предлагаю. Я дам тебе двенадцать дюймов (прим. ред. — около 50 см) своего прилавка до июня. Это не много, но это начало. Предположим, что эти вещи продаются, этим летом мы сделаем большое объявление и промо. Я проведу день открытых дверей, — она всплеснула руками. — Это будет весело. Что думаешь?
— Я думаю, что это прекрасное предложение, и я не могу поблагодарить вас достаточно за такую великодушную возможность. Но… — Я сделала паузу, смотря на ярко сверкающие морские стекла на фоне черной подкладки. В этих работах нашли отражение часы, проведенные вначале на прочесывании пляжей вдоль побережья Тихого океана, а затем обертывании стекла в проволоку из стерлингового серебра. Я потратила даже больше часов, представляя не только законченный продукт, но также и человека, который может оценить его. Всплеск меланхолии обрушился на меня, затопив мои чувства, купая меня в печали. Буду ли я когда-то достаточно в безопасности, чтобы снова охотиться за морским стеклом?
— Но, — снова начала я, — я бы хотела предложить другую договоренность. Возникла ситуация, которая не позволяет мне охотиться за морским стеклом. Боюсь, может пройти много времени, — если вообще когда-нибудь, подумала я себе, — прежде чем я смогу тратить время на дизайн и изготовление украшений.