Уму непостижимо – ведь я могла бы быть адмиральской дочкой! Правда, тогда это была бы уже совсем другая история…
Так вышло, что у всех Сургановых была непростая семейная жизнь. Бабушка редко виделась с дедом, который постоянно то работал, то учился, зачастую в другом городе, да и овдовела относительно рано. У мамы не клеилось с ухажерами, а единственный брак не сложился. И поэтому во мне подсознательно сформировалось недоверчивое отношение к противоположному полу, своеобразное табу. Теперь это вызывает у меня легкую досаду, потому что делает палитру моей жизни неполной. Хотя в детстве я совсем не расстраивалась из-за отсутствия отца. Когда кто-то расспрашивал меня о семье, я с гордостью заявляла: «У меня есть мАмитка и бАбитка». Всегда, насколько хватает моих воспоминаний, они были рядом. Мама, работая за городом, умела распределить свое время так, чтобы я не чувствовала ее нехватку. Касалось ли это дежурства у моей постели, когда я в детстве болела, или выпускного в медучилище, когда отплясывала босиком, разбросав в разные стороны новые, подаренные мне по случаю, туфельки.
Несмотря на скромный семейный бюджет, родители всегда изыскивали возможность организовать мой летний отдых так, чтобы я не «болталась» в городе. Если не удавалось достать путевку на юг или в пионерский лагерь, мы ехали дикарями, навещали родственников. В Балаклаве у маминой двоюродной сестры по отцу было свое хозяйство, и я могла часами возиться с живностью: цыплятами, кошками, собаками. С последними у меня сложились неоднозначные отношения. Мне было 5–6 лет. Нас пригласили в гости друзья наших родственников. Стол стоял во дворе – большой, южный, щедро накрытый. Сварили раков. Все уселись и, как водится – взрослые принялись общаться, а меня предоставили самой себе. Застолье мне быстро наскучило, и я направилась изучать двор. Там жила собака – пожилой сторожевой пес, лет 15 просидевший на цепи, к тому же подслеповатый. Нас предупредили, что он может быть злым. Но во мне проснулась жалость, и я решила его угостить. Взяв с тарелки рака, я понесла его к конуре и протянула на ладошке псу. Лакомство пахло так привлекательно, а пес видел так плохо, что не соизмерил силу аромата с величиной кусочка, распахнул пасть во всю ее ширину и цапнул меня за кисть! Хлынула кровь… Я застыла в изумлении. Не столько от боли, сколько от неожиданности и увиденного. Расплакаться? Как-то неловко. У взрослых за столом шумное веселье, и тут я со своей рукой… Максимально стараясь не привлечь к себе внимание, молча подошла к маме. Кто закричал первым, точно не помню, кажется, мама. Ну и началось! «Скорее! Перекись, вату, бинт!!»
Остаток отпуска мама осваивала десмургию. Сама делала мне перевязки, подолгу отмачивая старые засохшие бинты в марганцовке. К счастью, сухожилия и суставы были не повреждены. Иначе – какая игра на скрипке!
Еще одна встреча с собакой случилась, когда я уже занималась в музыкальной школе. Раннее утро. Таврический сад. Я на пробежке. Темно, фонари еще не включили. И вдруг меня с лаем догоняет чья-то злобная, оставленная без присмотра овчарка. Я столбенею. Она еще и без намордника! Сжимаю кулаки и прячу их у подбородка, а внутренний голос орет: только не руки, только не руки!!
Помню, как в Сухуми я впервые увидела море и дорвалась до южного солнца. В тот же день мои руки сгорели до волдырей. А на завтра намечалась экскурсия в Новоафонские пещеры. И нужно было чем-то прикрыть обожженные места. А мы, как на грех, ничего не взяли с длинными рукавами, кроме шерстяной кофты. И вот несколько часов тряски в душном автобусе, жара за тридцать. Среди полуголых, загорелых пассажиров сидит девочка в вязаной кофте с перебинтованными руками. Уже тогда работала на контрасте! ☺ А между прочим, в пещерах было прохладно и сыро, так что кофточка тогда пришлась очень кстати. Возвращаясь с югов, мы всегда везли с собой в Ленинград трехлитровые банки с морской водой для полоскания моего, вечно тонзиллитного горла. Это сейчас ее можно купить в любой аптеке, а тогда морская вода была настоящей экзотикой.