Лорен смотрела на дядю и думала: интересно, что он знает? У его ненависти должны быть какие-то серьезные причины. И она спросила напрямую:
— Что он тебе рассказал, Чесси?
Тот медленно сел и взял ее руки в свои.
— Все, он ничего не скрыл. — По его голосу можно было подумать, что он ненавидел Соломона даже за честность. — Тогда я был готов его убить и велел держаться от тебя подальше. Но разве для Соломона имеют значения чьи-то слова? Он всегда был такой самоуверенный, желания и просьбы других людей для него ничего не значат.
Лорен кивнула. Закрыв глаза, она тихонько зевнула.
— Я, пожалуй, еще посплю.
— Можно я посижу с тобой?
Чесси почти умолял ее шепотом, и Лорен улыбнулась ему ласково.
— Только не долго, пока я не засну.
Он погладил ее руки, а потом пересел в то кресло, где только что сидел Соломон. Вскоре она заснула, провалившись в пустоту.
Проснувшись, она услышала внизу сердитые голоса и поняла, что Соломон еще не уехал. Чесси что-то кричал, а потом понизил голос до яростного шепота. Лорен догадывалась, о чем у них разговор: Чесси пытается выгнать Соломона, а тот отказывается уезжать.
Лорен села в кровати. Ей многое нужно было обдумать. Она вспомнила те несколько дней, которые провел Соломон в их доме, и в новом свете увидела многое из того, что прежде миновало ее сознание. Прежде всего, она поняла, почему Соломон был так бледен и взволнован, когда впервые увидел ее. И почему остановил тогда машину и бросился к ней как сумасшедший. Заметив, что она стоит на самом краю скалы, он решил, что она собирается прыгнуть вниз. Тогда он не сразу решился подойти. Потом понял, что она его не узнает, и подошел. И тут Лорен улыбнулась. Соломон был сражен.
Она и теперь помнила его лицо, потрясенное и недоверчивое. Смешно, подумала она, очень смешно. Лорен решила, что люди редко ему улыбались, и удивилась тогда. А удивляться-то нечему: ведь улыбка — это последнее, что он мог от нее ожидать. Все что угодно, но не улыбку.
Ах, какая свинья, думала Лорен, вспоминая, как он подбирался к ней, все ближе с каждым днем. Спрятавшись под покровом анонимности, он обольщал ее заново, зная, что потеря памяти сделала ее беззащитной. Чесси старался защитить ее, но Лорен сама встала между ними, дав понять, что хочет, чтобы Соломон жил в их доме. Да, он умело и холодно воспользовался ее беспамятством, и Чесси ничего не мог поделать.
Неожиданно она вздрогнула от воспоминания. И все ее тело вспыхнуло.
Сон! — подумала она, глядя перед собой остановившимися глазами. Сон? Да сон ли это был? Может быть, она все-таки пошла к нему в лунатическом трансе и Соломон взял то, что она сама, не сознавая, предложила ему?
Этого Лорен не знала. Девочка, которой она себя считала, такого бы не сделала. Но женщина, растревоженная в тот вечер ласками и поцелуями, могла пойти к Соломону в поисках того, чего так жаждало ее тело.
К горлу снова подступила тошнота, и она закрыла глаза руками. Неужели это случилось? Дверь отворилась, и Чесси спросил взволнованно:
— Что такое? Голова сильнее болит? Может быть, позвонить доктору?
Лорен вытерла глаза и медленно опустила руки.
— Нет, все в порядке. — Она глубоко вздохнула и спросила: — Он уехал? — Чесси заколебался. Лорен видела, что сейчас он соврет. — Значит, не уехал? — спросила она резко.
— Как бы я хотел выгнать его вон! — Дядя бормотал, злясь на свою телесную немощь. — Если б я был моложе, да и руки не были бы такими бесполезными… — Его слабые руки напряглись, как бы желая схватить Соломона за горло. — Он отказался уезжать, и я ничего не могу поделать.
— Я поговорю с ним, — сказала Лорен, что-то решив про себя.
— Что ты! Нет! — Дядя смотрел на нее, как на безумную.
— Я поговорю с ним, — сказала она спокойно и холодно. — И тогда он уедет.
Чесси попытался переубедить ее, но тщетно. В конце концов он вышел, а она осталась сидеть и ждать, глядя в окно на утренний свет, который казался ей тьмой без края.
Лорен хотела навсегда избавиться от Соломона, и хотя у нее не было сомнений в мудрости такого решения, оно означало новую боль сейчас и в будущем. Но боль стала привычной для нее в прошлом, значит, она сможет жить с ней и теперь. Уход Соломона будет для нее примерно тем же, чем были для дяди больные руки: потерей истинного счастья и смысла жизни… Злую шутку сыграла с ними обоими жизнь — использовала для расправы то, что было им всего дороже.