— Значит, ты всего лишь хотел заполучить новую любовницу, не так ли?
Она посмотрела на него, и глаза ее были полны горечи. Он прекрасно понял, что она о нем думает, пожал широкими плечами и принял вызов.
— Лорен, взгляни на наши отношения с моей стороны. Ты же видела мою мать, представляешь, что она за человек. Меня с раннего детства показывали всему свету, как ученую обезьянку. Я получал все, что хотел, но обращались со мной как с игрушкой. Мать распоряжалась каждой минутой моего времени. У меня не было друзей, потому что они могли отвлечь меня от музыки. Отца мать просто выкинула из дома, из нашей жизни, чтобы он не стоял между ею и мной…
Да, все это Лорен хорошо знала, потому что сама видела его мать и слышала рассказы Чесси. Лицо Соломона стало серьезным и мрачным.
— Когда мне удалось вырваться, когда я освободился от нее, то твердо решил, что никогда в жизни не стану связывать себя с женщиной. — Глаза его блестели, он смотрел куда-то поверх ее головы. — Женщины — обуза, они связывают тебя по рукам и ногам, дай им хоть малейшую возможность. Это я понял, имея дело с матерью. Обвиваются вокруг тебя, как плющ, и душат. Я решил, что не буду избегать их, но мои женщины должны знать свое место. Я научился пользоваться ими, получать от них удовольствие, а потом выбрасывать из жизни, выплевывать, как жеванную жевательную резинку…
Она отшатнулась, оскорбленная грубой жестокостью его слов. Соломон наблюдал, лицо его было в тени.
— Да, не очень красиво. Можно было соврать, скрыть все это, но я не хочу, чтобы между нами осталось что-нибудь недосказанное.
Где-то глубоко в ней опять возникла грызущая боль, настойчивая, как зубная, но куда более разрушительная. Неужели это будет продолжаться всю жизнь? — подумала Лорен.
— Не хочу больше слушать тебя, — сказала она сухо, бесцветным тоном.
Лорен повернулась к двери, но Соломон поймал ее за руку и потянул к себе.
— Лорен… — тихо, хрипло и вкрадчиво проговорил он.
И тут она взорвалась:
— Оставь меня в покое! Пойми, ты мне не нужен, я тебя ненавижу! Уходи!
Ее слова словно хлестали его по лицу, и рука Соломона упала. Лорен с мимолетной мстительной радостью заметила в его глазах боль. Хорошо бы удалось задеть его по-настоящему, тогда она отомстила бы хоть немного за то, что довелось испытать ей. Впрочем, теперь уже все равно… Споткнувшись, она бросилась к двери.
На тропинке, что шла через скалы, Лорен заметила сгорбленную фигуру Чесси. Он тоже остановился, глядя во все глаза, стараясь понять по лицу племянницы, что она думает по поводу того, что Соломон остался.
— Он умолил меня дать ему возможность поговорить с тобой еще раз, — волнуясь, сказал дядя. — Не надо было? Но я ничего не мог сделать. Он же не слушает, и все.
— Я понимаю, — ответила Лорен. — Конечно, Соломон упрям и своеволен, его невозможно переубедить, если уж он что-то решил.
— Случилось что-нибудь? — спросил Чесси, внимательно к ней приглядываясь. — Он остается? Ты сама что будешь делать дальше?
— Не знаю. — Лорен говорила тихо, опустив голову. Надо сказать все дяде, сейчас как раз подходящий случай. Глубоко вздохнув, она начала после короткого колебания: — По-видимому, я не смогу стать тем, кем ты хочешь, Чесси. Чего-то во мне не хватает.
Дядя понуро замер, руки его сжались наподобие птичьих лапок.
— Да что ты говоришь! У тебя прекрасно получается! Ты будешь первоклассной скрипачкой. Если бы не Соломон, уже теперь ты смогла бы показать, на что способна.
— Дело не в Соломоне.
— Именно в нем! — закричал Чесси вне себя. — Это он разрушил твою карьеру, всю твою жизнь.
— Жизнь — пожалуй, но не карьеру, — вздохнула она печально. — Рано или поздно мне пришлось бы тебе это сказать: я сделана из другого теста.
— Как ты можешь судить?
Она подняла к нему бледное лицо, обрамленное блестящими на солнце волосами, и грустно на него посмотрела.
— Чесси, я говорю правду, нравится тебе это или нет. У меня недостанет мужества на такую жизнь. Мне не хватает того, что когда-то руководило тобой, а сейчас толкает вперед Соломона, поэтому я не добьюсь успеха. Мне совсем не хочется быть концертирующим скрипачом. Я очень боюсь играть на аудиторию, просто заболеваю от этого. Терпеть не могу, когда меня слушает много народу!
— Но ты ведь даже не пробовала. — Чесси смотрел на нее сердито, ему, видимо, очень хотелось встряхнуть ее, чтобы привести в чувство. — Как ты можешь знать, способна ли выступать, если еще и не начинала? Все мы боялись сцены, всем нам казалось, что мы плохо играем. Начнешь выступать, и это пройдет.