— И, что ты, Пиман! Да ты спутал, не иначе. Знаете что? Капитан позволил нам сварить грог!
Этот ловкий ход живо отвлекает моряков от подсчётов, когда там чьи именины. Они веселятся, Симус выкатывает здоровенный котёл, двое спешат в трюм за ромом.
— Только чур по моему рецепту, — командует Брадан. — От бабки достался. Когда всё почти готово, ещё лимонного соку, настоянного на пряностях, нужно будет влить. Вот, — поднимает он повыше бутылку с желтоватой жидкостью, — я уже всё подготовил, три дня настаивал.
— А я бы так просто неразбавленный ром выпил, — ворчит в углу Скади.
— Не кисни, — толкает его в плечо весёлый рыжий матрос, — а то из тебя сок выдавим! Небось кислее лимона выйдет!
Все суетятся у котла, вода в котором уже начинает закипать. Я держусь поодаль, наблюдая за происходящим с порога. В небольшой камбуз и так неясно каким чудом набилось больше десятка человек.
Котёл отставляют, и Брадан выливает в него содержимое своей бутылки.
— Вода горячая, — с беспокойством произносит он. — Как бы не перестало действовать…
— Что не перестало действовать? — интересуется Симус. Он ревниво наблюдает за происходящим, видно, что ему самому хотелось бы здесь распоряжаться.
— Пряности, — туманно отвечает мнимый именинник. — Ну всё, ребята, вливайте ром и готовьте кружки!
Все радостно толпятся вокруг котла. Брадан каждого ощупывает цепким взглядом, ясно, пересчитывает, чтобы каждый выпил. Мне тоже приходится подойти и получить свою кружку. Держаться я стараюсь как можно дальше от огня, прячусь за чужими спинами, чтобы остаться неузнанным.
— Ну что, за твои именины, Брадан! — растягивает губы молодой матрос. Несмотря на молодость, одного переднего зуба он уже лишился.
— С праздничком, — поднимает кружку и Пиман. — Ради выпивки я не прочь хоть каждый месяц справлять твои именины!
Все шумят, толкаются, смеются и пьют. Я вижу, что Брадан подносит кружку к губам лишь для вида, и сам поступаю так же.
— Ох и крепкий… — не договаривает матрос, лишённый зуба, и оседает на пол с удивлённым лицом.
— Ты чего, Дирк? — удивляется его ближайший сосед, но и сам падает, упуская кружку, что стучит о пол.
Я решаю присоединиться к ним, не затягивая, чтобы не остаться последним. Чего доброго, Брадан силком вольёт мне зелье, и тогда я бездарно потеряю время, может быть, годы. Моя кружка катится под стол, она не первая недопитая, поди теперь догадайся, что опрокинулась совсем полной. Доски залиты, воняет ромом, я падаю осторожно, как могу, и на меня сверху наваливается кто-то тяжёлый.
— Ну вот и отпраздновали, ребята, — угрюмо произносит Брадан. — Вы уж простите, не мог я иначе. Хотелось бы верить, что скоро мы вас поднимем.
Моряк ещё немного стоит, покачиваясь, и я слышу, как поскрипывают под ним доски. Затем он с размаху опускает свою кружку на стол и выходит.
Всю ночь я маюсь. Никто не приходит, но с места сойти нельзя. Не хватало, чтобы меня застали разгуливающим по палубе. Думал я и о том, чтобы спрятаться в трюме, но понял, что все мы подсчитаны, десять человек, и если кого-то не найдут в камбузе, то будут искать по всему кораблю, искать старательно, и не успокоятся, пока не отыщут. Значит, нужно, чтобы меня отнесли куда задумали и забыли, а затем я проберусь обратно.
Поэтому я лишь сдвигаю в сторону тела, лежащие на мне, надеясь, что Брадан не запомнил, кто в какой позе свалился. И лежу, отлёживая все бока.
Заснуть страшно — могу проснуться в неподходящий момент, забыв о том, что выглядеть проснувшимся мне никак нельзя. Впрочем, сон и не идёт.
Мучают жажда и голод, а у печи так вкусно пахнет котелок с мясной похлёбкой, но трогать её страшно. Котелок не был накрыт, а ну как чей-то грог туда попал? Потому я наскоро отираю морковь и грызу её, лёжа на полу. Мой живот бунтует и требует мясную похлёбку.
Вдобавок печь тухнет, затем и фонарь у потолка гаснет, и дальше приходится лежать в кромешной тьме.
Наконец я ощущаю, что в движении корабля что-то меняется. Мы будто идём плавнее, а может, и вовсе остановились. Наверху распахивается дверь, и я отбрасываю подальше недоеденную морковь.
— Ну что, кого первым? Вон того сам унесёшь? — раздаётся голос Брадана.
Делается светлее — на стол ставят фонарь.
— Унесу, унесу, не бойся, — отвечает ему Бартоломео.
Он проходит рядом, едва не наступая мне на руку, и поднимает одного из матросов, покряхтывая от натуги. Брадан берёт второго, и они поднимаются наверх.
Отсутствуют они довольно долго — вероятно, то место, куда несут спящих, находится не на самом краю берега. Наконец я снова слышу шум.