Кое-как пробираюсь к каюте. Перья сразу же пачкаются в саже. Я замечаю укромный уголок, образованный упавшими балками потолка, и забираюсь туда.
Отсюда мне видны Бартоломео, Брадан и Гилберт. Гилберт шевелит губами — похоже, читает заклинание — а по плечам моряков течёт его кровь. Лицо колдуна делается всё бледнее.
Корабль вдруг сильно кренится на правый борт, я вновь ушибаю раненое крыло. Мачта с последним парусом, оставшаяся на корме, трещит и надламывается.
Я вижу панику на лицах Бартоломео и Брадана, но несмотря на это, они удерживаются на ногах, будто составляют с кораблём одно целое. А вот Гилберт совсем обвисает на их плечах, он упустил нож, склонил голову на грудь. Если бы Брадан не обхватил его рукой, колдун вряд ли бы устоял.
— Держись! — слышу я рёв Брадана, а затем ужасный толчок выбрасывает меня из укрытия, где я находился.
Я в кого-то врезаюсь, качусь по палубе и натыкаюсь на борт. Он задерживает меня. Встаю на лапы, встряхиваюсь. Палуба теперь стала почти ровной.
Остальных отшвырнуло ко входу на нижние палубы. Моряки с трудом поднимаются на ноги, но колдун остаётся лежать неподвижно.
— Он жив? — хрипло спрашивает Брадан, пока капитан склоняется над телом Гилберта.
— Дышит… надо бы перевязать.
Капитан спускается вниз и вскоре выходит, выносит простыню, снятую с чьей-то койки. Вместе с Браданом они разрывают ткань на полосы, обматывают руки Гилберта. Кровь проступает сквозь ткань.
Затем моряки переглядываются и связывают руки колдуна за спиной. Брадан также завязывает ему рот.
— Чтобы нашептать ничего не мог, — поясняет он. — Запрём его внизу, не помрёт. Смерти я ему не хочу, но и не допущу, чтобы он навредил нам. Как думаешь, Барт, теперь справимся сами?
Капитан выпрямляется, озирается.
— Берег в двух шагах, — говорит он. — Если мы там, куда хотели попасть, то и без колдуна обойдёмся.
Они уносят Гилберта вниз, затем привязывают канат к обломку мачты.
— Гляди-ка, птица уцелела, — радуется Бартоломео, увидев меня. — Давай возьмём её с собой!
— На кой ляд она нам сдалась? — возражает Брадан. — Разве что зажарить.
Я на всякий случай пячусь подальше от них.
— Ну ладно, — вздыхает капитан. — Думаю, птица теперь выживет, пропитание себе добудет. Вот только повязка на крыле…
— Догадается, как снять. Пошли уже! — торопит его товарищ.
Моряки подходят к борту и спускаются вниз по канату.
Я тоже подхожу к борту, к той части, что сломана мачтой. Отсюда мне виден берег, он совсем близко. Корабль наткнулся на камни и застрял, но вода здесь спокойная, не бурная, прозрачная до самого дна. Бартоломео и Брадан плывут и вскоре выходят на берег. Я вижу, как они озираются, спорят, затем капитан указывает куда-то рукой. Брадан кивает, и они уходят в ту сторону.
А затем я замечаю то, чего не заметили они: в высокой траве у берега сидит человек в соломенной шляпе и с удочкой. Он с любопытством глядит на моряков, но не окликает их и позволяет им уйти. Затем из ведра, стоящего рядом, он достаёт что-то (пойманную рыбу?) и откусывает большой кусок.
Я понимаю, что самое время мне перекусить, то есть, превратиться обратно. Плюхаюсь за борт, ухожу под воду, выныриваю и плыву к рыбаку. Он смотрит на меня с таким же интересом, не прекращая жевать.
Когда я оказываюсь ближе, то вижу, что он жуёт пирожок. Это меня радует, хотя я был согласен даже на сырую рыбу. Выхожу на берег, встряхиваюсь, осторожно подхожу поближе (мало ли что в голове у незнакомца), но тот продолжает сидеть со своей удочкой в одной руке и пирожком в другой.
Я быстро вытягиваю шею, хватаю пирожок из ведра и проглатываю, торопясь. Затем отбегаю к воде и уже там принимаю человеческий облик. Руки и ноги кажутся мне непривычными, даже делается смешно, когда я их рассматриваю. Повязка слетает (к счастью, у альбатросов не маленькие крылья), и ничего больше не болит.
— Ещё пирожок? — интересуется незнакомец, придвигая ведро поближе ко мне.
Теперь я вижу, что у него впалые щёки (даже странно, пирожки-то вот ест вёдрами), острый подбородок и длинный тонкий нос с кончиком, чуть загнутым вниз. От носа к углам рта спускаются глубокие складки. Поля шляпы отбрасывают густую тень на лицо, потому глазницы рыбака выглядят тёмными провалами, на дне которых поблёскивают глаза неопределённого цвета. Тонкие каштановые пряди волос спускаются чуть ниже мочек ушей.
— Нет, спасибо, — говорю я и тут же беру по пирожку в каждую руку. Ещё тёплые, с малиной!
— Пвостите, — говорить с набитым ртом нелегко. — Я Фильвер.
— Приятно познакомиться, Фильвер, — серьёзно отвечает мне рыбак. — Я Леон.