— Я согласен! — кричит Альдо и улыбается до ушей.
— Я соглашусь, — кисло заявляет Сирса, — если будет позволено перенести эти прилавки как можно дальше друг от друга.
— Ну что ж, можно и так, — кивает Дугальд.
Альдо пытается что-то возразить, но скрипач наигрывает лихую мелодию.
— Ещё рабочие вопросы есть? — оглядывает толпу садовник. — Да, Пинтус?
Встаёт необычайно уродливый человек. Его неравномерно опухшее лицо, покрытое множественными красными пятнами, перекошено на сторону. Если бы такой подрабатывал в ночных кошмарах, он получал бы самую высокую плату.
— Пожалуйста, — жалобно говорит это чудище, и на глазах его выступают слёзы. — Очень прошу, можно я больше не буду работать на пасеке?
Народ хохочет. Дугальд даёт добро и меняет его местами с кем-то из работников сада, кто не имеет ничего против пчёл.
Затем совершается ещё несколько перестановок, и Дугальд объявляет, что рабочие вопросы закрыты.
— Переходим к нашим достижениям! — радостно заявляет он, и скрипач наигрывает весёлую мелодию. — Мастер Клод, подойдите-ка!
На сцену под руки ведут старика со сгорбленной спиной. Сперва я вижу только спину и длинные седые космы, спадающие на тёмный сюртук, но когда старик поворачивается лицом к толпе, его вид меня поражает. Лицо у него перевёрнуто, как будто кто-то срезал его и прилепил вверх тормашками. Там, где у обычных людей расположен подбородок, у Клода лысый лоб, а волосы — это его борода. А когда он начинает говорить, выглядит это и вовсе странно.
— Я написал новую картину, — дрожащим голосом говорит старый живописец.
На помост заносят большую картину и показывают зрителям. На ней изображена наша «Крылатая жаба».
— Новый корабль, — поясняет мастер. — Как только Леон рассказал мне о нём, я не смог удержаться.
Из толпы доносятся выкрики: «Молодец, Клод!», «Чудесно!», «Как настоящий!», «Что за дурацкое название?».
— Картина будет подарена гостинице Теванны! — объявляет Дугальд, так как старик, похоже, выдохся. — По традиции она будет размещена так же, как и все остальные работы Клода!
— Мари, — вполголоса спрашиваю я, — а почему все картины Клода висят вверх ногами?
— Он, бедняга, всю жизнь мечтает видеть мир так, как другие люди, не перевёрнутым, — поясняет Мари. — Потому и взялся рисовать, чтобы у него были собственные кусочки мира, которые он может повернуть, как надо.
— Так вот оно что, — говорю я.
Тем временем старику помогают сойти с помоста, и Дугальд переходит к следующей части программы.
— Не так давно, — сообщает он, — мы приобрели двух новых друзей. Возможно, некоторые из вас уже успели с ними познакомиться, но давайте не будем лишать этого удовольствия всех остальных! Сильвер, Гилберт, подойдите!
Мы с Гилбертом переглядываемся.
— Иди! — подталкивает меня Альдо.
— Силь-вер, Силь-вер! — начинает выкрикивать Ричил. Народ подхватывает, и отдельные «Сильвер!» и «Гилберт!» в конце концов сливаются в невообразимый шум.
Мы с Гилбертом подходим к помосту. Надеюсь, я не так сильно покраснел, как он. Мой друг взбирается первым и протягивает мне руку, чтобы помочь.
Сейчас он чудесно выглядит: на нём изумрудного цвета шёлковая рубашка и тёмные брюки по фигуре. Рубашка совпадает по цвету с камнями в его серьгах. Даже удивительно, почему он раньше не носил яркие цвета.
Я тоже в новом костюме, потому могу сказать без ложной скромности, что на нас наверняка приятно поглядеть.
Люди радуются и машут нам, мы машем им, и всё идёт хорошо, но затем Дугальд просит нас что-то рассказать о себе. Мы мнёмся — Гилберт пока не хотел бы раскрывать своих способностей, а я не хочу признаваться, что проник сюда не вполне честным образом и не имею причин находиться в Городе.
— Парни стесняются, — наконец говорит Дугальд, — что ж, это понятно. Многим трудно говорить о себе. Леон, пожалуйста, тогда ты скажи о них пару слов, это же твой улов.
— Запросто, — кивает рыбак, сидящий неподалёку от помоста. — Гилберт — колдун. С Сильвером сложнее, я-то сперва думал, что он человек-птица, но нет. Он принц, который очень сильно не хотел становиться королём, вот потому-то он и с нами.
— Да как он… — бормочу я и ловлю растерянный взгляд Гилберта, а в это время скрипач начинает играть что-то совершенно безумное.
Люди хлопают. Я вижу в толпе зелёный блеск очков Марлина, подавшегося вперёд и вцепившегося в колени. Затем Марлин медленно сдвигает очки на кончик носа и смотрит поверх них.
Дугальд подаёт нам знак, что представление окончено и мы можем возвращаться на места.