К сожалению, я не знаю нормального пути, оттого приходится пробираться по Дырявой тропе. Я иду так осторожно, как могу, но всё-таки едва не лишаюсь целого рукава. Плевать, ведь я теперь умею шить и штопать.
И вот я стою у провала, понимая, что не взял ни фонаря, ни чего-то другого, что помогло бы мне разжечь огонь. Что ж, придётся действовать на ощупь.
В темноту уходит оставленная кем-то верёвка, привязанная к ближайшему дереву. Наверное, это та, по которой спускался маленький Тео. Я дёргаю её — закреплена она прочно. На всякий случай проверяю длину — а вот длины мне явно не хватит. К счастью, я взял с собой ещё один моток. Стараюсь связать концы как можно крепче, но узел всё кажется мне ненадёжным. Наконец он становится почти такой же по толщине, как и я. Если уж и этот узел не выдержит, тогда не знаю, на что в этом мире вообще можно положиться.
Я обвязываюсь концом верёвки, затыкаю молоток за пояс и начинаю спуск. Вначале всё получается хорошо и выглядит нестрашно, но вот я дохожу до провала, и тут начинаются сложности. Сердце уходит в пятки. Ну, может, не сразу в пятки, а застревает где-то посередине между пятками и своим привычным местом.
Я пытаюсь нащупать ногой опору, но стенки довольно гладкие, зацепиться не за что. И потому я повисаю на верёвке, надеясь лишь на её крепость и на прочность узлов. К счастью, она пока выдерживает.
Я опускаюсь ещё ниже и болтаюсь в темноте, ничего вокруг не видя. Руки уже устали, а как ещё при этом работать молотком? Совершенно никак. Моих сил едва хватает на то, чтобы выбраться на поверхность.
Некоторое время я лежу на спине, пытаясь отдышаться, а затем закрепляю верёвку вокруг себя таким образом, чтобы повиснуть на ней, оставив руки свободными. Вокруг меня столько слоёв верёвки, что я чувствую себя широким, как Брадан. К сожалению, я не рассчитал, что мне нужно место для дыхания, ну да ничего, потерплю.
Я вновь спускаюсь вниз на всю оставленную длину верёвки. Дышать тяжело, голова немного кружится. Достаю молоток и узнаю, что сложно что-либо отбить от стены, не имея при этом опоры. Но мне удаётся нащупать ногами какой-то выступ. Упираясь в него, я бью молотком по стене.
Первый кусочек отскакивает, пролетает мимо рук и улетает куда-то вниз, но я не сдаюсь. Я настойчиво стучу молотком и откалываю ещё один кусок. А положить-то его и некуда, у меня нет кармана, потому приходится взять камень в зубы. Укрепив молоток за поясом, я карабкаюсь наверх.
Этот подъём даётся мне совсем уж тяжело. Из-за того, что верёвка стискивает меня, я едва дышу, а камень во рту ещё больше всё усложняет. В глазах то и дело вспыхивают искры, стёртые пальцы саднят. Я безумно рад добраться до края провала. Вытаскиваю камень изо рта, чтобы положить на край, и вижу, что это обычный чёрный булыжник.
Я сам не свой от досады — кручу камень и так, и сяк, тру о рубашку, но цвет его не меняется. Очевидно, я отколол кусок обычной породы.
Делать нечего — нужно спускаться ещё раз. Я вновь погружаюсь в темноту, успев увидеть на верёвке кровавый след от моих стёртых ладоней.
Спустившись, я первым делом отрываю рукав, завершая дело, начатое ветвями Дырявой тропы. Рукав, завязанный с одной стороны, превращается в мешочек.
В этот раз я долго бью, откалывая не меньше четырёх осколков. Я собираю их в рукав, который зажимаю в зубах. Неприятный звон в ушах вынуждает меня остановиться.
Я поднимаю взгляд к небу, чтобы понять, не потемнело ли у меня в глазах, и не вижу наверху светлого пятна. В этот момент я ничего уже не чувствую, кроме верёвки, которой обёрнуто моё тело, и мешочка, край которого крепко сжимаю зубами.
Я решаю спрятать молоток и подняться, шевелю ослабевшими руками и наконец понимаю, что молоток я выронил. Звука его падения я, похоже, не услышал из-за того, что мне заложило уши.
Ну что ж, замечательно. Только бы хватило сил выбраться наверх.
Я цепляюсь за верёвку, не особо соображая, поднимаюсь ли я выше или болтаюсь на том же месте. Петли всё так же крепко сдавливают мои рёбра. Главное — не выпустить мешочек. Только бы не выронить его.
Тут моё дыхание совсем прерывается, и ненадолго мне кажется, что я порвался пополам. Но вот возникает ощущение, что я уже не вишу, а лежу, и дышать становится легче.
Противный писк в ушах утихает, и я слышу голос:
— Да отпусти же ты эту тряпку! Разожми зубы, я кому сказал!
Когда ко мне возвращается зрение, я с радостью вижу Брадана. Чуть поодаль стоит суровый капитан, сматывая верёвку.
— Оставь его, — советует он. — Выбьешь парню все зубы.
Я наконец отпускаю мешочек и вытряхиваю его на траву, на которой лежу. Три красивых осколка глубокого синего цвета вспыхивают в лучах солнца. Четвёртый оказался чёрным, обычным.