После наша жизнь потекла обычной чередой дней. Часть из них была хорошей, часть невыносимой. Настолько, что я не помню себя с 7 до 11 лет. Я чувствую, что эти годы коматозного состояния нужны были мне, чтобы я просто не умерла от горя, переполняющего меня в те моменты.
Важно понять, что я не понимала что происходит. Я не понимала, почему вдруг появился отчим, почему мы теперь живем с ним? Почему ему нет до меня дела? Почему папе нет дела до меня? Почему мама отошла в сторону и теперь я вынуждена справляться со своими вопросами сама?
Что я точно понимала — что не могу потерять еще и маму. И в этот момент я стала взрослой. Я встала на место родителя, потому что я должна была любой ценой выжить в этом балагане. Выжить и остаться в своем уме. Конечно же, неосознанно.
По моему рассказу может показаться, что я жила в сущем аду, но это далеко не так.
Глава 2 Вынужденная взрослость
Эту главу своей жизни я назову “Вынужденной взрослостью”
Отчим — по рождению чистокровный еврей — таким на деле и был. У нас всегда было всё в порядке с едой, жильем, одеждой, к нам приходили гости и накрывались красивые столы, мы ездили в отпуск, он регулярно обновлял машины, пригоняя, всё лучшие и лучшие варианты, из Европы.
Настолько всё было ок в плане материальном, что мы даже всей семьей приняли решение переехать в Израиль в 1999 году по программе репатриации евреев. “Вернулись на родину” и прожили там замечательных 9 месяцев. Что удивительно — для меня они были замечательными, а родителям (маме и отчиму) было тяжко. Ни друзей, ни родных, ни достойной работы, да даже семечек привычных российскому народу было не найти.
По этой программе предполагалась некая адаптация вернувшихся евреев перед самостоятельной жизнью в Израиле. Поэтому первые месяцы мы жили в кибуце — традиционном в этой стране небольшом сельскохозяйственном поселении. Наш назывался Ягур, находился он у подножия горы Кармель.
Природа Израиля, климат той страны — просто подарок и сказка для подростка 11 лет. Тепло, огромное количество зелени и плодовых деревьев, типа апельсиновых, грейпфрутовых, лимонных. Машмула, которая росла там на каждом шагу, как у нас дикие яблочки вдоль дорог.
Община предоставила всё необходимое для нашей жизни там — небольшой домишко с тонкими стенами, тремя комнатами, мини-кухонкой и ванной. Одеяла, подушки и прочие принадлежности. Наши одеяла, как рассказывала мама, достались нам от солдат израильской армии, пара из них до сих пор находится у нас дома. Родителям предоставили рабочие места на местном производстве. Они ходили на работу, как заводчане в очень тяжелых ботинках и целый день делали какую-то тару — фольгированные формы для бортовой еды, тюбики для пасты и тд.
Меня отдали в местную школу. Она кардинально отличалась от российских двух школ, в которых я успела поучиться. Устройство класса, парты, манера преподавания, сами предметы, да и дети и их поведение — для меня всё это было в новинку и даже шокировало.
Моего учителя звали Ури, он был довольно плотненький, седовласый, невысокого роста и очень доброжелательный. Он преподавал нам разные предметы, но были и другие учителя. На уроках с Ури я, конечно же, ничего не понимала, он говорил на иврите. Я просто там присутствовала и очень много рисовала, наблюдала, вкушала эти новинки.
Какие уроки были моими самыми любимыми? Во-первых, джанглинг! Если по-русски — цирковое искусство! Да, нас учили жонглировать мячиками, крутить вокруг себя, какими-то неимоверными снарядами, делать всевозможные трюки. Это было потрясающе и здесь не нужен был язык. Это было чистое веселье, балаган, наслаждение, движение! Столько яркости и впечатлений — для меня 11-летки это был шок-контент! Я, кстати, до сих пор умею жонглировать тремя мячиками.
Во-вторых, уроки по работе с электроникой. Типа технологии, но совершенно другого уровня. На них мы паяли простые схемы, с кнопочками и лампочками, проводками и всевозможными распределителями тока. По итогу урока ты выходил с рабочей схемой, где при нажатии кнопки у тебя могла загораться лампочка или появлялся звук. Чистый фан!
В-третьих, английский. И это был не просто “зэ пэн, зэ тэйбл” — урок вела носительница языка! И мы делали всевозможные проекты на английском, переписывались по бумажной почте с учениками из других стран. Сначала писали им письмо, отправляли, а потом всем классом зачитывали ответ. Ну где такое мог встретить российский ребенок конца 90-х — да, нигде!
Отдельным видом удовольствия для меня были уроки иврита. Я занималась индивидуально с замечательной женщиной по имени Йока. Она знала только иврит и английский слабо, я знала только русский и английский очень слабо. Но я выучила язык и начала болтать намного лучше и раньше, чем мои родители. Детский мозг гибкий и восприимчивый, я схватывала на лету! Я понятно изъяснялась и даже начала писать справа налево на иврите, пусть коряво, но начала и даже делала домашние задания, которые нам давал Ури.