И вот сегодня он снова к нам свалился, вздрюченный и нервный — обычное дело, когда Владимир улетает в командировку, а дома командует его решительная и гиперактивная жена. Мари, посмотрев на календарь, где значился четверг, вздохнула и традиционно предложила зайти в местную школу, договориться, чтобы он походил туда до конца недели. Пашка традиционно сказал: «Да ну, с Танькой лучше», — и отмахнувшись от обеда, побрёл отрабатывать визит, чистить кухню. Что-что, а дисциплина у него есть, и бардак он не выносит так же, как и я. Только я предпочитаю поддерживать в чистоте своё личное место, а он всё вылизывает, это у него способ снять нервное напряжение. Потом Мари всё-таки влила в него суп и пошла заниматься со своей «вечерней сменой» — у неё два урока с утра и два вечером, — попросив Павла сгонять за макаронами. И естественно, он всунулся ко мне и спросил, пойду ли я с ним.
В посёлке меня знают, как робота для домашних дел, хотя я ими почти никогда не занимаюсь. На фоне Фёдоровых починок соседской техники, а также всей той облегчающей жизнь ерунды, которую я наклепала от скуки, местное население глотает такое объяснение и не давится, только участковый милиционер какое-то время озадачивался, не надо ли мне прилепить номера, как на мопед — всё ж таки транспортное средство. Кто-то, вспомнив местную фантастику, брякнул мне в спину «лошила»***, с тех пор кличка прилепилась, и заочно я для местных — аббревиатура от «лошадиной силы». Рассказ этот я знаю, и если бы не необходимость сидеть тихо, я бы им такую лошадиную силу устроила, что вспоминать было бы некому. А так приходится относиться к прозвищу с чисто даледианским презрением и строить из себя послушную домохозяйку по кличке Танька. Мои прогулки со Скворцовыми до магазина — довольно нормальное явление, тут все привыкли, да и настройки фильтра восприятия не позволяют окружающим слишком концентрировать внимание на моей особе. Конечно, мне не хотелось вылезать именно сегодня, в такую слякоть, но Пашка состроил упрашивающую рожицу и пообещал сам почистить мне скафандр, когда вернёмся. Словом, я сдалась, и прихватив сумку и выделенные деньги, мы отправились по макароны. Не знаю, что было бы, останься мы дома, потому что с этого похода всё и началось.
Мы уже возвращались. Пашка то перепрыгивал через лужи, то цеплялся за меня и прокатывался два-три де-лера через особо глубокую грязь, и на ходу жаловался, что ему влепили «пару» по пению и выгнали за дверь за то, что он заявил про слова разучиваемой песни, дескать, не волшебник в голубом вертолёте, а Доктор в синей будке, и покажет не кино, а время и пространство. А чего, разве он не прав? Волшебников не бывает, а Доктор есть, так надо и слова переделать, чтоб правда была. Я молча тащила на манипуляторе смешную сетчатую сумку с макаронами и буханкой чёрного, который Павел может есть килограммами, и думала о том, что не стоило рассказывать мальчишке о Хищнике, и что появись сейчас этот «волшебник в голубом вертолёте», то есть в синей будке, я бы его... И тут моего подопечного окликнули из проулка. Дело даже не в том, на тему чего окликнули — в апреле вся детвора строит запруды и копает ручьи, — а в том, кто его окликнул. Это был Вася Фадеев, ученик Мари и Павкин сверстник. Тут я и поняла, что назревают какие-то проблемы: во-первых, Вася в этот момент должен был сидеть за пианино Скворцовых и долбить с Мари гаммы, во-вторых, этот маленький, толстый и неисправимо вежливый детёныш никогда не перемещался без сопровождения своей такой же толстой и неисправимо вежливой бабушки, а в-третьих, мне очень не понравились результаты визуального сканирования — красноватая сыпь на щеках и слишком блестящие глаза. Быть может, это была просто такая аллергия на зацветающую мать-и-мачеху, но больше походило на местные инфекционные заболевания с сыпью, вроде кори или краснухи. Вот только температуры не хватало. В смысле, её вообще не хватало, землянин с температурой тела в тридцать три и пять градуса — это, кажется, очень ненормально. Поэтому я ненавязчиво вклинилась между ними и ультимативно отрезала, что Павел пойдёт домой, потому что у него не сделано домашнее задание, а сам Василий пойдёт пить горячий чай и восстанавливать температурный режим организма, причём не к нам, а к себе.
Дальнейшее поведение ребёнка насторожило меня ещё больше. Он попытался приблизиться к Пашке, и вот тогда я очень пожалела, что до сих пор не воссоздала излучатель. А ведь всё необходимое давно лежит в сарае, и остановило меня только одно: в здешних условиях я не смогла бы его загерметизировать в достаточной мере, а вот улыбастер был вклеен идеально и абсолютно герметично. Впрочем, совсем без вооружения я не осталась, но конкретно в тот момент не могла использовать ничего из своего арсенала, не задев при этом спутника. Поэтому, снова преградив Василию путь, я сказала то, что должен был бы сказать любой робот на моём месте: «У тебя сыпь и ненормальная температура тела. Иди домой и вызови врача». И насторожилась ещё больше, получив не обычную детскую отмазку, а тихое взрослое хмыканье: «Какая наблюдательная». Но прорваться мимо меня без драки было явно невозможно, и «Вася» отступил, улыбнувшись и пообещав зайти вечером.
Видимо, всё это озадачило и Пашку, проводившего нашего подозрительного собеседника взглядом вместе со мной.
«Ты чего?» — спросил он.
«Домой», — приказала я.
Павел не посмел ослушаться, он вообще со мной редко артачится. Причина довольно простая: он на своей шкуре испытал, как я умею молчать декадами и могу его не пускать ночевать в библиотеку — а комнату кузенов, которую Мари выделяет мальчишке во время побегов из Москвы, он недолюбливает. Только когда мы прошли через перелесок возле станции и оказались на своей улице, я продолжила:
«С ним что-то не так. Нестандартное поведение. Слишком низкая температура тела. Сыпь. Возможно, заболевание».
«Ты чего, от кори знаешь как температура подлетает! Я болел...»
«Знаю лучше тебя. Сыпь бывает не только от кори».
Как только мы оказались за калиткой, я отдала Пашке покупки и погнала в сторону главного крыльца, а сама направилась к заднему входу в дом, чтобы проверить кабинет Мари. К некоторому удивлению, я не обнаружила там настоящего Васи, зато хозяйка расставляла натюрморт с гипсовой головой и букетом первоцветов.
«Разве у тебя не должен быть урок?» — уточнила я.
«Dis-donc****, Фадеевы же уехали на неделю вместе с Базилем, — отозвалась Мари. Мне по первому времени было довольно сложно приспособиться к её манере переделывать все имена на французский лад. — Сегодня или завтра должны вернуться, я что-то запамятовала».
«Куда уехали?»
«К родственникам. То ли свадьба, то ли юбилей, не помню».
Очень информативно, но это же Мари. В её голове сплошные гаммы, светотени и педагогика, на факты из реальной жизни там места не осталось. Но ситуация отчасти прояснилась, два одинаковых мальчика по Валентиновке не бегают, и ответы на вопросы следует начинать искать с дома Фадеевых.
«Кажется, я сегодня видела Васю. Напомни, где он живёт?»
Мари, критически прищурившись, в очередной раз передвинула стакан с цветами и ответила:
«Да вон, журнал на этажерке. Посмотри сама, я не помню адрес наизусть».
Я сосканировала её записи, со скрипом расшифровала летящий почерк с завитушками и отправилась усаживать Пашку за уроки. И ждать вечера. Но разве этот малолетний паршивец мне даст отмолчаться?! Вот сейчас закончил с математикой, развалился на диване с учебником истории — у него по программе Древний Рим — и хитро так смотрит: