Вообще, это полезный опыт, его надо записать. Учитывая, как мало у нас данных о гуманоидных семьях, мои заметки могут когда-нибудь пригодиться для стратегического планирования. Далеки давно знают, что землян можно подкупить, вопрос стоит лишь в цене. Но причины, причины — до сих пор мне не попадалось ни одного толкового исследования на эту тему. Теперь причины сформулированы. Всего-то надо было пожить пару лет в большой стае гуманоидов с Сол-3. Возможно, с потребностью в защите и обеспечении семьи связана и их легендарная выживаемость — земляне точно всех выживут. Сколько мы их молотили, да и не только мы, а они вечно ухитряются снова подняться, развиться и начать очередную космическую экспансию, конкурируя с ведущими цивилизациями Рокочущей Спирали. Не случайно они у нас вторые в списке после Галлифрея, и нечего валить на какой-то мифический импринтинг.
Я заношу очередной абзац в будущий научный труд, а постепенно остывающий Фёдор и присоединившийся к нему Пашка пьют чай, закусывая его любимым десертом — сушками и обычными несладкими печенюшками в виде зверей, которые макаются прямо в маслёнку. Это каждый вечер повергает Мари в беспросветный ужас — столько лет вместе живут, а она всё никак не привыкнет к манере мужа ковыряться крекером в брикете сливочного масла. К вопросу о масле, только о другом:
— Фё-о-одор. Двигатель машины начинает барахлить.
— Ага, — соглашается он, закидывая в рот кита с солнечно-жёлтой стружкой на хвосте. — Будешь с нами чай?
Мой «чай» здесь по умолчанию — горячее молоко, но от него клонит в сон.
— Не сейчас.
— Может, оставим ремонт до выходных? Я сегодня устал.
— Посмотрим, что с мотором — и если непорядок, я сама отремонтирую.
— А, тогда согласен, — он знает, что я ничего не испорчу. И впрямь, сложно что-то сломать в его тарантасе. Слишком примитивная конструкция.
Пашка сосредоточенно ковыряет в маслёнке печеньковым медведем. Слишком сосредоточенно.
— Не надейся, — говорю. — Всё равно проверю домашнее задание, когда закончим в гараже. А пока зубри свои картавые глаголы.
— Дядь Федь, можно я с вами в гараж?
Паршивец же. Я бы не позволила, но Фёдор обязательно разрешит, он считает, что мальчику ковыряться в железках полезнее, чем в учебниках. Конечно, с таким аргументом не поспоришь, но ведь для Павла это — лишь предлог увильнуть от немецких упражнений. Он ненавидит иностранные языки. Единственный довод, который на него когда-то сработал, это моё: «Допустим, Доктор берёт тебя в путешествие. Вы попадаете в фашистскую Германию, прямо в штаб Гитлера, и ты слышишь секретные планы, которые можешь сообщить Сталину. Если, конечно, поймёшь, о чём там говорят. А как ты поймёшь, если не учишься?» Жажда приключений во времени сработала, Пашка начал нога за ногу делать хоть что-то и подтянулся до твёрдых «четвёрок». Про переводчик ТАРДИС я, естественно, ему не сообщила, заявив, что Доктор и далеки знают достаточно много, чтобы уметь говорить на почти всех языках космоса. Потом повторила эту фразу не только по-немецки и английски, но и по-французски, по-японски, по-фински и даже по-гэльски, чем наповал сразила Пашку, он и про язык-то такой не слыхал.
— Если ты собираешься с нами, возьмёшь с собой учебник и повторишь текст, — нахожу я компромисс, который устроит и его, и меня.
— Тебе бы в школе работать, — усмехается Фёдор. — Ты была бы самой страшной учительницей.
— Особенно если НВП*****, — бурчит себе под нос недовольный ребёнок. Насколько помню, их учитель по начальной военной подготовке занимается так же организацией смотра пионерского строя, который наш Павел люто ненавидит. Говорит, нет ничего скучнее, чем маршировать стадом по спортзалу. Не понимаю, что плохого может быть в красивом строе?
— Мальчикам обычно нравится НВП, — пожимает Фёдор плечами. — Противогаз мерить, автомат разбирать… Кстати, где-то в гараже валяется мой старый противогаз.
— Настоящий? — тут же загорается Павел.
— Дать посмотреть?
— Какие же вы мальчишки, — качает головой Мари.
И вскоре её мальчишки, набросив куртки, идут вместе со мной к гаражу, оставив хозяйку наедине с грязной посудой.
Прослушав работу мотора, прихожу к выводу, что пора менять сальник. Фёдор тем временем нашёл свой ГП-4у****** и пытается подтянуть ремни на Пашке, а тот тащится, по собственному выражению, словно удав по стекловате.
— Не годится, тебе детский надо, — подводит итог Фёдор, довольно свободно просовывая палец между противогазом и подбородком ёжащегося и хихикающего Павла. Я беззвучно хмыкаю, ковыряясь в моторе: с таким прилеганием маски, да в случае опасности, мальчишка не протянет и минуты.
— Эй, — говорю. — Я вам кто, черновой технарь или всё-таки инженер-архитектор? Ты — дай сюда инструменты. А ты — взял учебник, и сиди учи.
— А я его забыл, — нагло сунув руки в карманы, отзывается Павел. Косится на улыбастер, вытаскивает руки, снимает противогаз и совсем другим голосом добавляет: — Понял-понял. Уже иду.
Приотворив скрипучую заднюю дверь, ведущую из гаража к дому, он выходит наружу и буквально через пару секунд влетает обратно, страшным громким шёпотом сообщая:
— Таньк, там Васёк у калитки стоит.
Мама-радиация.
— В гараж. И не высовываться, — коротко приказываю я и выдвигаюсь через внутреннюю дверь на дорожку мимо раскисшей клумбы с редкими проростками ранних цветов. Через прутья калитки видна плотная мальчишеская фигурка, топчущаяся на мостках, переброшенных через лужу у входа на участок. Термосенсор докладывает, что Василий всё так же холоден, как и был, а выражение лица — что он всё в том же странном режиме «взрослого ребёнка». Впрочем, заметив меня, он натягивает маску нормальной ювенильной особи, принимаясь с невинным видом топать резиновым сапогом по отошедшей доске, словно ничего интереснее фонтанчиков грязной воды на нашей улице он найти не может.
Я подъезжаю к самой калитке.
— Павел занят и гулять не пойдёт. Ты можешь зайти завтра.
— Врач сказал, у меня эта… аллергия. А можно, я Паше помогу?
— Нет, — отрезаю. Аллергия, ага. Уже поверила.
Мы несколько секунд сверлим друг друга взглядом.
— Чурка железная, — тихо роняет он. Проверка словаря?..
— Словосочетание не имеет смысла, — нарочно отзываюсь я. Выкуси.
— Ты служишь людям из этого дома?
Ну это уже откровенно пропалился. Будто в голову не приходит, что Пашка может подслушивать из гаража. Или… Или уже не важно, услышит кто-нибудь в нашем доме этот разговор, или нет. Ой-ой-ой.
— Подтверждаю.
— Как ты определяешь температуру моего тела?
— Хозяин установил в меня тепловизор, — насколько помню технологии восьмидесятых, такое уже существует. — Температура твоего тела — тридцать два градуса и две десятых по Цельсию. Рекомендован осмотр паталогоанатома, — иногда даже в критических ситуациях сложно удержаться от сарказма, хотя такая температура для землянина не смертельна, при тридцати двух градусах лишь вполовину падают все процессы обмена веществ.
— А как ты передвигаешься?
— В меня встроен двигатель на электробатареях, — это уже почти враньё, но правду озвучивать нельзя как минимум до двадцать третьего века. А аккумуляторы во мне действительно есть.
— А из чего корпус?
— Металл, полимерный каркас, бронзовая краска, — бодро отчитываюсь, опять избежав вранья. Хотя слова «поликарбид» и «далеканиум» тоже лучше оставить при себе. Судя по прощупыванию, мой собеседник, кем бы он ни был, визуально с далеками не знаком, что не удивительно в этом времени и в этом регионе космоса. Зачем тогда намекать, кто я и откуда?