Он разворачивается обратно в сторону города и какое-то время шагает молча, причём с каждым шагом делается всё более и более обиженным на жизнь.
— Я триста лет потратил на попытки решить парадигму Скасиса, всё безрезультатно. И вот на доконтактной планете, посреди задрипанного шоссе, какой-то младший командир далеков заявляет мне в лоб, что решил её в раннем детстве, как нефиг делать. И кто я после этого?
— Идиот с будкой, — услужливо подсказываю ответ на заданный вопрос.
— Полный и абсолютный, — соглашается Доктор. — Но.
— Но?
— Я, кажется, начинаю понимать, куда вы исчезли в будущем.
— Объясни-и?
— Ну, через пять миллиардов лет даже слово «далеки» будет забыто. Доиграетесь вы со своей парадигмой, вот и всё.
— Спойлеришь? — шиплю в ответ. — Ты просто завидуешь.
Жаль, Скаро предупредить не могу. Хотя Доктор постоянно врёт, мог и сейчас нарочно сказать гадость, чтобы меня позлить.
— Что говорят твои датчики? — совершенно внезапно спрашивает мой спутник.
— Подтверждают все предположения, — отвечаю. Несмотря на трёп, я не позволяю себе расслабиться и упустить контроль за показаниями приборов. — Пока не перехвачены только непосредственные сигналы амариллов, которыми они общаются друг с другом на больших расстояниях. Возможно, их просто мало, и нет необходимости сигналить друг другу издалека.
— Полагаю, в этом есть свой плюс — если их мало, а их главный корень тоже не слишком велик, то они не в состоянии контролировать весь город, пока занимаются Москвой и Подмосковьем на такой дистанции, — Хищник окидывает взглядом путепровод, на который мы медленно поднимаемся. — Знакомься, «мост смерти». В твоей базе есть это название?
— Подтверждаю.
Через сутки на этом путепроводе будет лежать радиоактивной пыли больше, чем в каком-либо другом месте города. А люди по незнанию пойдут сюда глядеть на догорающую АЭС. По некоторым данным, милиционеры из оцепления со стороны станции все умерли от лучевой, а с другой стороны — кто умер, а кто ещё много лет мучился последствиями. Больше всего в этой истории поражает безалаберность ответственных лиц. У нас такое в принципе невозможно. Если случаются аварии подобного уровня — а они, увы, даже у нас иногда случаются, — мы сразу рассчитываем на самый худший из возможных сценариев и ведём спасательные работы по нему, а не утешаем себя ложными надеждами и не упускаем драгоценное время. В конце концов, если произошла ошибка и всё не так плохо, как казалось, это будет приятно, а если ошибки не было, все необходимые меры будут приняты своевременно или немного раньше.
Стук и грохот товарного поезда под мостом. Датчики опять взрываются предупреждением — споры.
— Обернись.
Поворачиваю фоторецептор туда, куда мне указал Хищник.
Вот она, атомная электростанция, во всей своей красе, отсчитывающая последние часы до катастрофы. Внезапно понимаю, что во мне медленно нарастает волна экзальтации. Я уже дважды ввязывалась в истории со Временем, но тогда было другое, тогда не было объекта, на который смотришь и знаешь, что скоро его не станет, что вон та труба через несколько дней будет красоваться на первой полосе всех газет планеты, а вон та кровля перестанет существовать уже сегодня ночью. И меня действительно, по-настоящему, начинает потряхивать от предвкушения и азарта, как перед боем. Я увижу один из легендарнейших промахов Земли двадцатого века. Разве это не познавательно? Такое зрелище пропустить просто нельзя! Это ж слюни до гравиплатформы и трясучка в конечностях! Хочу это видеть, хотя бы частично! Правда, нельзя показывать ажиотаж, мои спутники этого не оценят. Для них-то сегодняшняя ночь — трагедия.
Но есть и то, что напрягает и меня, и несомненно, Хищника. Это сосняк за нашими спинами, ближе к АЭС, с дороги его не было видно.
Рыжий лес. В буквальном смысле этого слова.
Разве он не должен порыжеть после катастрофы?..
====== Сцена одиннадцатая. ======
— Ривер, Ривер, что с ней? — Доктор трясёт манипулятор, то так, то сяк тыкая в него отвёрткой. — Они же туда пошли, чёрт, ну ведь это должно работать, почему не работает?! Ну давай же...
Мимо проезжает ещё одна машина. Они тут редки, но через месяц и того не станет.
Я подкатываю с обочины к пышно цветущей сливе и, притянув ветку, прикладываю её к датчикам. Потом принимаюсь внимательно разглядывать кору, цветки и едва пробивающиеся листья, анализируя их цвет и клеточное строение.
— Доктор, здесь деревья тоже заражены, но с меньшей силой. Визуально это почти не заметно, но вакуоли в листьях начинают сливаться, а пигмент — накапливаться. Кстати, растительность Альвеги имела ярко выраженный красноватый оттенок из-за высокого содержания каротиноидов.
— Раньше сказать не могла?!
— Ты не спрашивал.
Он снова встряхивает неработающее устройство:
— Ну давай же! — в голосе смертная тоска и паника. Странно, а мне за Ривер вполне спокойно. Она взрослая женщина и может за себя постоять. Чего он изводится?
— Какая тут роза ветров?
— Понятия не имею, — отмахивается Доктор, снова что-то переделывая в манипуляторе.
Я продолжаю выстраивать логическую цепочку:
— Если судить по событиям грядущей недели, то южный и юго-восточный ветер — самый частый. Из этого можно предположить, что штаб амариллов всё-таки на ЧАЭС, и они распыляют споры прямо с её территории. Сосны не сбрасывают листву на зиму, следовательно, на их иглах осело наибольшее количество мутагена. Отсюда такой яркий цвет крон поблизости от станции. Эти деревья полностью мутировали. Возможно, это опытный участок амариллов.
— Понял, не дурак, не мешай! Ну же, Ривер, покажи, что ты жива...
— Уточнение, разве рассинхрон не поможет?
— Не знаю, отстань уже наконец!
В тот же миг «жучок» в манипуляторе вдруг без предупреждения и спецэффектов оживает:
«...ожнее. Весна, они спросонок ещё медленные. Просто шагаем и не останавливаемся».
— Уф, всё-таки живые, — выдыхает Доктор.
«Но почему они на нас реагируют, если мы в рассинхронизированном времени?» — умница Фёдор, мне тоже любопытно.
«Понятия не имею. Потом у Доктора спросим».
— Чего тут не понять, у деревьев другой ритм жизни, они сами как машины времени, — пристраивая манипулятор на руку, фыркает Хищник. — Тут рассинхрон на час нужен, не меньше, чтобы они перестали их чуять. Но такое даже ТАРДИС может не потянуть.
— Растения их обнаружили?
— Нет. Но чуют, что рядом кто-то ходит. А вот если мы сунемся, нас увидят сразу.
— Тогда вся обочина нас уже изучила и прослушала, — говорю и выдвигаю наиболее рациональное предложение. — Огнемёт?
— Лучше просто заткнись.
Сама вежливость. Я ведь хочу как лучше.
Впрочем, если амариллы действительно потихоньку оживляют растительность Земли, тут вокруг нас ещё совершенно «ювенильные» особи, и вряд ли они понимают, насколько мы для них опасны. Инопланетных цветочков, судя по всему, попало на Землю очень мало, держать всё под контролем они не могут — для того и сделали аналог марионеток. У них вообще с тактикой и стратегией плохо. И это хуже не придумаешь, потому что из-за неопытности и альтернативной логики они непредсказуемы в принципе. Кто знает, что они там насоображают?
По звукам из манипулятора Ривер, вторая группа молча продирается через подлесок. Мы же входим в жилые кварталы по проспекту Ленина. Одновременно с этим мои приборы ловят лёгкое изменение фоновой смеси излучений.
— Доктор, тут есть поблизости военные объекты?
— «Чернобыль-2», антенна ПВО.
— Странная пульсация. Похоже, нас ищут. Ставлю защиту. Держись ко мне поближе, она и артронное излучение слегка маскирует.
— Земляне не умеют...
— Земляне. А амариллы руками землян? — кручу фоторецептором во все стороны, выискивая местных и готовясь, если что, удирать, а сама продолжаю объяснения. — Мне неизвестно, на что они способны. Мы считали, что альвегиане не умеют путешествовать по космосу, но они же как-то попали на Землю.