— Не ловит, разговаривает, — женщина поворачивается к нам с лукавой улыбкой, совершенно не обращая внимания на медленно выбугоривающийся из-под грунта корневой отросток. А мне казалось, она в трансе.
Фёдор решительно подходит к жене и пытается отцепить её от ствола.
— Давай ты врастать сюда не будешь, а?
— Да подожди ты, несносный человек, — смеётся она, — дай хоть разобрать, что оно пытается передать.
Мари снова утыкается лбом в ствол. Мы напряжённо ждём.
— Если я ничего не придумываю, — наконец говорит она, — то они все — и цветы, и кусты, и деревья — сейчас просто удивляются. Сосна всё время повторяет, «я спала и проснулась». Но по-моему, это не про зиму, потому что она считает, что сон был двух видов — тёплый, когда надо расти, и холодный, когда расти не получается.
— Как они нас обнаруживают?
— О, это очень просто. Мы для них пахнем, светимся и трясём землю. Последнее им очень не нравится, потому что ранит их стебли и корни.
— Светимся? — озадачивается Ривер. — Ну я понимаю ещё, ТМД. А мы-то с какого боку?
— Возможно, тепло. Да и мозг излучает целый спектр всяких волн, — отвечает Фёдор. — Наверное, они ассоциируют любую форму улавливаемого излучения со светом.
— Про запах тоже понятно, — соглашается Доктор. — Есть такое страшно ругательное слово, «аллелопатия» — это химическое влияние растений друг на друга. Почему бы и людей им так не воспринимать?
— А ещё они очень обижены на мёртвую землю, — продолжает Мари, наконец-то сама отлепляясь от дерева и принимаясь счищать с ладоней смолу. — Я так понимаю, это город и вообще любое место, где живёт и работает много людей. Говорят, что старшие обещали помочь им всё почистить и оздоровить почву. Я спросила, кто старшие, и сосна сказала, что их двое, и что они тут неподалёку, на участке мёртвой земли живут. А ещё она удивляется, куда делись птицы, но в то же время эти старшие обещали, что никакие гусеницы и жуки этим летом им не повредят, можно будет разрастаться и чистить, чистить, чистить. Улучшать и потом жить в своё удовольствие. И никто не придёт топтать стебли, или рубить деревья, или разливать в почву яды...
— Настаиваю на гербициде, — говорю.
— Нет, — резко отвечает Доктор. — Это новый вид живых существ. Аналогов в природе не существует.
— Ну и что, объясни?
— Это геноцид!
— А то, что происходит с Землёй, это не геноцид? — уточняю.
— Тоже геноцид. Но конкретно этот лес ни в чём не виноват. Его не спрашивали, хочет он ожить или нет. Его не заставляют убивать других. Ему просто дают шанс комфортно и мирно расти и развиваться.
— Вот только он враждебен по отношению к людям, — вдруг замечает Ривер. — Знаете, милые мои, пора нам на АЭС, тряхнуть этих амариллов. Кто за, поднимите руку.
Ложноручку они через скафандр не увидят, поэтому поднимаю манипулятор. Фёдор, Мари и сама Ривер голосуют. Один Доктор, естественно, даже не думает присоединиться, зато находит повод обворчать нас всех:
— Нашли время заседать. Пошли уже!
— А деревья, между прочим, нас не так видят. Других людей и животных — так, как я рассказала, а нас — нет. Они только свет чувствуют, и не весь. И только потом понимают, что кто-то прошёл и примял траву.
— Мозговые волны, что ли, улавливают, — бормочет Хищник. И добавляет громче. — Во всяком случае, такое сходу придумать сложно, особенно... учительнице музыки.
По-моему, он хотел сказать какое-то другое слово вместо «учительницы».
И мы отправляемся продираться через прошлогоднюю траву и зеленовато-красно-бурый подлесок.
...Через пять скарэлов мы уже начинаем нервничать. По-местному, уже поджимает к семи вечера, а электростанции всё нет. Лес не настолько большой, чтобы пилить по нему напрямую почти час. Особенно имея возможность ориентировки по направлению лесопосадок — не кругами ведь сосны высаживали...
— Леший крутит, — замечает Фёдор то ли в шутку, то ли всерьёз. — Кажется, мимо этой бузины мы уже проходили. Не единожды.
— В лесу все кусты одинаковы, — отвечает Ривер, нервно оглядываясь. — ТМД, поднимись, погляди, насколько мы близко?
Третья такая просьба за время блуждания. Могу поспорить, что даже самым медленным ходом до бетонного забора с колючей проволокой вряд ли больше скарэла. Поскольку леший, судя по моим данным, мифическое существо, я скорее склонна подозревать какое-то излучение, влияющее на центры направления в наших мозгах... И что интересно, на мой навигационный компьютер тоже. Под защиту скафандра может проникнуть только очень ограниченный тип излучений, связанный с эмпатией и телепатией — ну конечно, если не считать каких-нибудь запредельных уровней радиации, но она везде пролезет, и в этом случае мои спутники уже были бы основательно поджарены лучевым загаром и блевали под каждым кустом. Эмпатия, телепатия... Деревья? Навряд ли, ведь мы как-то дошли почти до самой стены. Амариллы? Да ещё в искажённом времени?.. Ну, знаете, если два амарилла могут такое натворить, то я — галлифреец. Может, это какие-то убер-генно-модифицированные амариллы с заточкой под эмпатию и телепатию? Тогда откуда они такие вообще взялись?! Что-то у меня в мозгу опять всё не складывается. Пока собственным фоторецептором не увижу этих красных выродков с Альвеги, не успокоюсь.
— Предлагаю более рациональный вариант, перевезти на себе. Доктор, Ривер, оставайтесь здесь с манипулятором Вихря Времени. Вы двое, взялись за меня с двух сторон. И не заслоняйте датчики!
Если я буду видеть забор, то уж точно с маршрута не собьюсь. Так оно и выходит, вот только лететь приходится медленно и под землянские взаимные уговоры не бояться — женатая парочка начинает надоедать мне своими заскоками. Как я их только терпела? Ссадив двуногих у пруда охладителя, чувствую облегчение. И, хотя пробивающаяся трава здесь тоже красно-бурая и живая, это их проблемы, как они дождутся моего возвращения с остальными. На бетонную облицовку пруда как-нибудь переберутся, в конце концов.
Лечу за другой парочкой. Этим приходится посигналить — у обоих неяркая одежда, сверху плохо видно. Стоят, спорят у куста бузины, куда переселять амариллов. Делят шкуру неубитого терроркона, на мой взгляд. Не факт, что альвегианские цветочки согласятся на пересадку; не факт, что это вообще физически возможно, учитывая глубоко зарывающийся главный корень.
Спорить Хищник с Ривер продолжают даже тогда, когда добираются до пруда. Перечисляют планеты, сравнивают условия. Я не прерываю — попытка не пытка. Конечно, ложноручки зудят пустить инопланетную растительность в расход, но в мезозой за это попасть тоже неохота, с меня и двадцатого века хватает. Надо рассуждать трезво и действовать по объективной обстановке.
Обходим пруд по бетонным плитам, приближаясь к ограждению ЧАЭС. В обычном течении времени здесь наверняка сидят рыбаки, но в искажённом ни мы их, ни они нас не видят. На другой стороне — бетонная стена, опутанная колючей проволокой, за ней — четвёртый блок. Станция, на мой архитекторский вкус, спланирована по принципу «дёшево и сердито» — реакторы, конечно, вынесены в отдельные корпуса, но длинный ангар машинного зала с турбинами электрогенераторов для всех единый. Не очень хорошо с точки зрения пожарной и аварийной безопасности, особенно учитывая, что в турбинах радиоактивный пар. Одну трубу прорвёт, и все турбины встанут до полной дезактивации помещения. Плюс к тому, мне сдаётся, использованные материалы не очень качественные, но это надо поближе прозванивать стены. И вот такое они считают «абсолютно надёжным». РБМК — реактор большой мощности канальный — вообще довольно примитивная и ненадёжная конструкция, они им хвастаются лишь за неумением создать ничего лучше. А по сути, это шахта, забитая графитом, в котором просверлены дырки и вставлены циркониевые трубы — собственно, каналы. В них заправляют стержни управления и защиты реактора, и конечно, главный компонент — связки твэлов, то есть «тепловыделяющих элементов» — ниобиево-циркониевых трубок с урановыми таблетками, которые тихо себе тлеют и кипятят подаваемую снизу воду. Пар поднимается наверх и по отводящим трубопроводам летит в турбину. Если вдруг лопнет хоть одна трубка с топливом, температура в канале повысится, вода начнёт кипеть быстрее, давление пара — расти, а трубы — не справляться с нагрузкой. Если лопнувших твэлов будет много, канал просто порвёт паром, жёсткие нейтроны попадут в соседние каналы и перегреют твэлы, чья оболочка, опять же, порушится и обнажит топливные таблетки... Ну, дальше всё понятно. По наиболее распространённой версии предстоящей аварии, на каком-то этапе так оно и будет. Конечно, надо отдать должное, земляне постарались навесить на каждом элементе реактора тьму систем защиты и обычно меняют аварийные твэлы вовремя, но что-то сегодня ночью алгоритм не сработает. А чего ожидать от тех, у кого на атомную электростанцию даже не завезены нормальные дозиметры и отсутствуют средства индивидуальной защиты в каждом помещении с персоналом?