– Как у тебя вообще с этим делом? Есть девчонка? Учителка какая-нить?
На каждый из этих вопросов Ди отрицательно дергал головой. А потом задал свой:
– Почему ты охотник?
– В смысле?
– Почему стал охотником, – небрежно уточнил Ди, изо всех сил делая вид, что это всего лишь праздное любопытство. Часть ни к чему не обязывающего разговора, так сказать.
Однако именно эта часть внезапно поставила разговорчивого Стерха в тупик.
– Эм-м-м… – Он скользнул рукой по волосам. Почесал затылок. Расправил здоровенные плечи. Покатал по столешнице фломастеры. Провел пальцем по черной в оранжевую полоску ленточке.
Ди терпеливо ждал. Стерх глянул немного растерянно. Странный вопрос, да. Зачем люди идут в охотники? За деньгами, конечно. Однако за художников давным-давно никто не платит – с тех самых пор как изображение Бессменного и Бессмертного Прокуратора Наталко появилось на придорожных щитах по всему Крайму.
Ди отлично помнил то время, а вот Стерх вряд ли застал что-нибудь, кроме бомбежек дважды в день, и не успел поучаствовать в настоящих облавах – тех, что делали охотников миллионерами. Когда за голову каждого художника давали неслыханную сумму. В тогдашних деньгах.
– Сколько тебе лет, Стерх?
– Двадцать девять. – Каратарин обрадовался смене темы.
По подсчетам Ди, текущая война в Крайме началась около двух десятков лет назад. Значит, за художников не платят уже лет пятнадцать…
– А когда ты стал охотником?
– В двенадцать, Ди. – Стерх наконец сообразил с ответом. – Если ты хочешь выяснить, зачем я это делаю, так не из-за надежды, что премии вернут. Моя семья была либеральной.
Ага, либералы. Значит, не минировали подходы к своему коттеджу, подпускали к заборам всех кого ни попадя. Значит, все постепенно покрылось светящимся граффити. На этот свет сбрасывались бомбы, и теперь Стерх считает, что художники виноваты в гибели его родных. Что ж, его право.
– И многих ты?…
– Что? Отловил? Сдал? Многих. И ты прав в своих подозрениях: мы предпочитаем не сдавать их властям.
Самосуд, значится.
– Да брось, Стерх, какие там подозрения! Мне просто интересно, я никогда не встречал охотников. Да и художников, вообще-то, тоже. Это я так, праздно любопытствую.
Ди даже рукой махнул – эдак вяленько, расслабленно – чтобы обозначить свое якобы праздное якобы любопытство.
Стерх настороженно следил чуть прищуренными глазами. Вся его послеобеденная леность мгновенно испарилась, плечи заметно напряглись.
– Давай еще по кофе? – Ди решительно попробовал разрядить обстановку. – Теперь с мороженым. – Он уже знал, что Стерх любит сладкое. – Ванильным?
Угадал. Пусть ваниль и синтетическая, но охотник довольно причмокивает, жмурится, чуть ли не мурлычет, облизывая белую пластиковую ложечку, кажущуюся до нереальности хрупкой в его грубых смуглых пальцах с выступающими костяшками и широкими, под корень обрезанными ногтями.
Ди не хочется думать о том, сколько художников оставило свою кровь на этих руках. И не хочется думать о том, почему его вообще волнует что-то подобное.
Они больше не возвращались к этому разговору, и потом было еще много субботних встреч, только ближе к вечеру, после работы, и иногда – несубботних, и негромкого смеха, и ни к чему не обязывающей болтовни, и поездок на Стерховом мотоцикле… Пока не наступила зима и не зарядили холодные, темные дожди.
**5**
Ди все-таки решил отработать нынешний учебный год и исправно, как примерный ученик, каждое утро отправлялся в школу. Плевать, что уроки у него не с утра и вовсе не каждый день. Он зависал в учительской или, если там становилось людно, в бывшей столярной мастерской – или не столярной, это Ди называл ее так, потому что в заброшенном кабинете труда до сих пор пахло древесиной и каким-то особенным клеем, которым ее склеивали.
Труду – как встарь – не учили: кому эти нужны уроки, когда за пределами школы постоянно идет строительство? Или тушение ЗАДовских зажигалок на уцелевших крышах. Или раскапывание свежих завалов. Зарывание новых воронок. Собирание гуманитарной помощи. Да мало ли где могут пригодиться крепкие детские руки!
Он и сам не раз выводил школьников – почему-то обычно младших – на крыши и учил пользоваться длинными железными щипцами. В воде зажигалки не тухли, поэтому с собой притаскивались мешки с песком. А ведра там стояли уже давно, и некоторые успели проржаветь насквозь. Во время вечерних бомбежек Ди, готовый в любой момент прийти на помощь, наблюдал, как оставленные на продленку дети азартно цапают шипящие и плюющиеся огненными искрами бомбы, с топотом волокут к расставленным повсюду ведрам и погружают в мокнущий под зимним дождем песок.