Ди потряс головой, выбрасывая неуместные мысли. Она отозвалась коротким звоном в ушах и слабой болью в затылке. Ничего критичного. Руки-ноги тоже целы, а синяки и ссадины – за сутки заживут.
Тем временем Стерх вывел откуда-то из темноты четверых: трех парней и невысокую девушку. Это ее голос Ди принял за детский.
– Дориан.
И все, больше ни единого слова. Что, похоже, никого не смутило.
– Привет, я Элли, а это мой брат Тотошка.
– Меня зовут Антон, – сказал брат Тотошка. – А она – Лилька.
– Они реально брат и сестра, – пояснил Стерх, – поэтому все время спорят. Не обращай внимания.
Брату и сестре на вид было около двадцати, но Ди чувствовал, что они старше – просто недокормлены, что ли… Темно-русые пряди слиплись сосульками и криво обстрижены. У девушки – тычутся кончиками в обтянутые грязным бежевым свитером костлявые плечи, у парня – зачесаны набок в подобие косой челки и закрывают глаза.
У обоих – на запястья беспорядочно наверчены разномастные браслеты и бусы, на тощих шеях – засаленные шнурки, на которых наверняка что-нибудь болтается, а сейчас спрятано под одеждой. Ногти обгрызены под корень. Одинаковые бесформенные штаны с множеством карманов. Ноги всунуты в потерявшие всякий вид зимние кроссовки с фосфоресцирующими пластиковыми шнурами вместо липучек или шнурков… Кстати, на Стерхе такие же… В школе, где учился, а теперь и работал Ди, настолько неухоженные экземпляры не встречались.
– Ладно, – сказала Элли. – Можешь иногда называть меня Лиля. Раз ты друг Стерха, то тебе можно.
Тотошка-Антон промолчал. Переступил с ноги на ногу, тряхнул головой, откидывая челку, и попытался сдуть упавшие обратно на нос волосы.
Двое других выглядели более опрятно и по возрасту, скорее, приближались к Стерху.
– А я Лев. – Худощавый парнишка при маленьких очках, конопатый и с гривой рыжих кудрей, оказался единственным, кто пожелал протянуть Ди руку. Но был остановлен взглядом Стерха.
Приземистый тип в коричневом анораке с необычайно глубоким капюшоном, державшийся за спинами остальных, что-то буркнул и уставился на свои кеды. Прежде чем он убрал руки в карман на животе, Ди разглядел очень смуглую кожу.
– Это Чуча, – снова Стерх.
– Вообще-то, он Хесус, – ввернула Элли. – Но мы зовем его Чуча, потому что Чучело.
– Ни фига! – возмутился Тотошка. – Он Чуча, потому что всех Хесусов так называют.
– Хесус – Чучо, а он – Чуча, – не сдавалась сестра. – Потому что Чучело! Сам на него посмотри и все поймешь.
– Заткнитесь, – вмешался Лев.
Ди бросил взгляд на Стерха: тот равнодушно смотрел в стену – видимо, пережидая. Чуча отошел в сторону и опустился на кучу какого-то тряпья. Он так и не поднял голову, ни разу не посмотрел Ди в лицо. Зато остальные изучали его с неприкрытым любопытством.
– Где ты живешь? – поинтересовалась Элли. – Я тебя раньше не видела.
– Он живет не здесь, – ответил за Ди Стерх. И добавил, прислушиваясь: – Сирена.
Сирена знаменовала собой окончание авианалета. Но если утром, когда вместо фугасов с неба сыпались ЗАДовские ящики с гуманитарной помощью, она действительно означала прекращение бомбежки, по вечерам это был всего лишь хитрый ход воюющих сторон: как только в небе таял последний американский бомбардировщик, появлялись аравийские. Их налет длился всего десять минут, однако доставлял островитянам немало хлопот: США до сих пор не разделались с утилизацией старых боеприпасов, поэтому в зажигалках попадались урановые сердечники.
Ушлые протонигерийцы когда-то впарили Соединенным Штатам Аравии пару крупных партий списанных снарядов, вручную обогащенных обедненным ураном, – достаточно, чтобы за несколько налетов превратить весь Крайм в сказочное ОЗМ – Очень Зараженное Место.
Так бы и случилось, если бы тогдашний премьер-эмир не распорядился немедленно закрасить охваченных желтым пламенем человечков, маркирующих наличие урана, – дабы не оскорблять чувства верующих, коим не разрешалось изображать живых существ.
Оставь премьер-эмир горящих человечков в покое – история пошла бы иным путем. Но в боесокровищницах протонигерийские товары смешались с другими зажигательными бомбами, и теперь их не смог бы разделить даже сам Тот-в-кого-верят.
По указу Прокуратора Наталко зажигалки полагалось закапывать в песок и сдавать военным, которые увозили их куда-то – Ди слышал, что на берег, к развалинам Моста Свободы, – где заливали бетоном. А может, попросту сваливали в море: людям привычней отравлять землю, на которой живут. Их страсть к саморазрушению завораживала…