– Так что? – прервал Стерх размышления Ди.
Оказывается, все снова разошлись, и они остались вдвоем.
– Извини, задумался.
– Я понял. – Стерх усмехнулся. – Говорю, пойдешь с нами? А завтра отыщем твою машину. И откопаем, если что. И починим.
– Да! – выпалил Ди вместо "Куда?", и сам не смог бы объяснить, куда делась его хваленая осторожность.
– Значит, смотри. – Стерх присел на корточки и, оказавшись ниже Ди, который снова устроился на своем ящике, запрокинул к нему голову. Зрачки его были расширены почти во всю радужку, отчего глаза казались не по-человечески черными. – Фонаря лишнего нет, поэтому держись возле меня. Вперед не выходи и вообще – никуда не лезь.
Ди покивал и все же решился спросить:
– А куда мы идем?
– Наверх. Но сначала обход сделаем, маленький, по станции. У тебя есть что?
Ди смотрел непонимающе. В школе старшеклассники таким образом стреляли друг у дружки запрещенные самокрутки.
– Ну, оружие есть какое-нибудь?
Помотал головой.
– А в машине? Бита хотя бы? Монтировка?
Помотал снова.
– Ты даешь. Ладно. – Стерх поднялся на ноги. – Тогда тем более держись рядом. Пить будешь?
Вдоволь наглотавшись отдающей аммиаком воды, Ди кое-как отряхнулся и умылся. Гуманитарные бутылки наполняли здесь же: из прохудившихся труб, заткнутых кусками полиэтилена и тряпками, охотно капало и даже бежало ручейками.
– Держи, – Стерх сунул ему во влажные ладони перевязанные ленточкой фломастеры. – В карман положишь. Нагрудный есть?
Ди, как всегда, щеголял вытертыми добела голубыми джинсами и мешковатой рубашкой из плотного светло-серого денима – другой одежды он не признавал. Нагрудных карманов имелось целых два. Куртка, похоже, так и осталась валяться на капоте, куда он сбросил ее, меняя колеса. Да и хрен с ней, дома по шкафам висел еще десяток точно таких же: греи чрезвычайно консервативны в одежде и, раз выбрав набор предметов, по возможности следуют ему всю жизнь.
Вопреки ожиданиям Ди, Стерх замыкал шествие, а первыми по заброшенной платформе двинулись Элли с Тотошкой. Под ногами хрустели какие-то стекла. Ди нагнулся, пытаясь рассмотреть.
– Люстры били, – объяснил Стерх. – Здесь раньше было электричество.
– Специально разбили? – удивился Ди. – Зачем?
Ему вот и в голову не пришло просто-напросто перебить люстры и светильники в своем доме. Вместо этого он провел несколько часов, выкручивая лампочки вручную и почти вслепую: тщательно прикрывая глаза, чтобы не видеть родительские вещи, родительские портреты на стенах, родительскую кровать.
– Художники. – В голосе Стерха отчетливо звучало презрение. – Им не нужен свет.
"Мне теперь тоже", – подумал Ди. И решился спросить:
– Какие они?
– Кто? Художники?
– Да. Я читал старые хроники, довоенные. В том числе бумажные.
Он не просто читал – он видел настоящие картины. Да что там видел – в подвале дома Ди хранились целые коллекции антикварных полотен, вставленных в деревянные и пластиковые рамы. Тетя Джулия и дядя Юури, кстати, перед эвакуацией свезли свои картины в его подвал. Ди заглянул в один из ящиков: те же рамы, те же холсты, зачем-то пересыпанные старой стружкой. Надо бы съездить к их дому, проверить, как там и что… Заодно подпитать тень – она наверняка ослабла…
– В них все неправда, одни псаки, – убежденно говорил между тем Стерх. – Ты же сам учитель, знаешь, как в учебниках переписывают прошлое. Художники с самого начала были вне закона, просто им послабления делали.
Ди знает. А еще он знает, что Стерху промыли мозги, и пока не видит смысла раскрывать ему глаза. Пусть верит, что художники всегда размалевывали стены и никогда не касались грунтованной поверхности доски или холста кистями из животного волоса. Тем более что нынешних лишь стены и интересуют.
– Что вы с ними делаете?
– Тебе не понравится, – покосился на него Стерх.
Откуда-то повеяло свежим воздухом – выход недалеко.
Сказать по правде, Ди мог бы и не задавать вопросов о судьбе художников. В школе постоянно бубнило орадио – а в учительской даже не приглушалось. И он действительно изучал старые хроники: охоту на художников объявили в самом начале войны, когда один из первых же авианалетов положил конец Музею современного изобразительного искусства.
Его плоская крыша была украшена идеально прочерченными светящимися кругами семи известных цветов и обсажена карликовыми голубыми елями – инсталляция знаменитого в те времена художника С.Никакиса. По словам автора, гигантская мишень должна была обозначать готовность землян принять в дружеские объятия новые расы, а невысокие пирамидообразные деревья с сизыми иголками по кончикам ветвей – толерантность и одновременную решимость противостоять любой агрессии. Верхушки елей гнулись под тяжестью человекообразных фигурок разного толка – но непременно растопыривших руки-ноги и густо облепленных мелкими осколками битых зеркал.